Элм не любила распространяться о том, чем занимается, а когда я спрашивала, она всегда отвечала: «Ищу себя». Она приходила в приют редко, а появляясь, забирала меня с собой. Иногда, чтобы потусоваться в клубе или баре, иногда по магазинам, но чаще – просто поболтать подальше от всех. Для этого у нас было наше место. Нам под стать.

На Северных окраинах нет ферм: там мягкую почву сменяет каменистая. Тянется и ныряет вниз, где подкрадывается пустырь. От него – от мутировавших растений и диких пуль – отделяет кладбище.

Это особое кладбище. Не для людей: их хоронят там, где почву не надо бурить. Здесь же оставляют то, что не нужно закапывать: технику, вышедшую из строя. Автомобили, приборы, покрышки – за много лет тут выросли целые башни искореженного мусора. Да, это настоящие башни, и они искрятся в солнечных лучах. Башни нашего уродливого Камелота.

Тот день я помню очень хорошо: шли перевыборы глав партии, был апрель – холодный, ветреный и ясный. По небу бежали облака, и все они были какие-то бесформенные, и в них можно было разглядеть все, что угодно. Как и в моем будущем, и мне это даже нравилось.

Я и Элмайра сидели на выдолбленных в каменном склоне ступенях и пили дешевое шампанское в честь моего совершеннолетия. Точнее, шампанское пила я, Элм хлебала пиво. Ее от шампанского всегда тошнит.

Элм прикончила бутылку и разбила ее: осколки мерцали где-то внизу. Она сидела чуть выше меня и говорила о «свободных»: какие они замечательные, как хорошо мы скоро заживем. Я не удержалась и спросила:

– А ты, случайно, не сама подтолкнула этого Гамильтона к креслу лидера? И нтересно… какой он?

– Хороший.

Больше ничего сказать она не успела: вдруг рядом с нами упал цветок.

Мы обернулись. На несколько ступеней выше стоял парень в расстегнутой кожаной куртке. Он опустил руки – и на мою подругу обрушился целый дождь из маленьких красных цветов.

– Черт…

Цветы ложились на ее волосы, падали на плечи и на колени. Элм замерла, склонив голову. Кажется, в ту минуту она разозлилась. А может, и нет… Парень спустился и, поравнявшись с нами, спокойно сказал:

– Спасибо тебе.

Его разные глаза – точно у демона или дворового кота – сверкнули.

– Неповторимая манера благодарить, – последовал столь же спокойный ответ. – Но ради меня еще не разоряли клумбы. Не за что. Только не забудь.

– Не забуду, – кивнул он и вынул из нагрудного кармана аккуратные очки.

– Тебе тоже… спасибо.

– Цветов не надо, – бросил он, уходя.

Новый глава партии Свободы даже не обернулся, но я была уверена, что он улыбается.

– Господи… ты покойник… – вдруг прошептала Элмайра.

Но тот, кому она говорила эти слова, уже скрылся из виду. Элм поднялась, сбросив на ступени несколько цветков:

– Холодно. Пойдем.

– Что это было? – я тоже машинально встала. – Твой новый…

– Старый друг. Ничего личного. Я просила коробку конфет. И кстати, ему жутко не идут очки.

Там, на ступенях, я впервые увидела Джея Гамильтона. Тогда я взяла себе один маленький красный цветок – маргаритку. Выборы состоялись. Через неделю Элмайра позвонила мне и возбужденно промурлыкала в трубку: «Детка… я нашла тебе работу мечты!»

Не знаю почему, но я никогда не спрашиваю Элм о двух годах «в другом замке». В какой-то момент я поняла, что она не хочет обсуждать эту тему, и пошла на попятную: я думала, мне будет все равно, но оказалась не права. Мне не просто не все равно, меня это ранит. Меня обижает ее молчание, увиливание, вранье. Если копнуть глубже – бесит то, что в ее жизни столько неизвестных мне переменных, а она делает вид, что это не так. Мой Мерлин пришел за мной. Но так и не вернулся.

Я гашу огонек, бросаю дневник на тумбочку и ложусь обратно на кровать. Мне определенно есть о чем подумать сегодня. Мыслей столько, что я могла бы открыть вклад, если бы их принимали в банках.

– Орленок…

Я слышу тихое царапанье по дереву и голос Элмайры из-за двери. Она никогда не стучит, а всегда скребет по поверхности ногтями: звук получается глухой, но я его узнаю – благодаря сформировавшейся за много лет привычке.

– Впусти меня.

Я лежу не шевелясь и чувствую кожей мягкий ворс плюшевой подушки. Смотрю в темноту, различаю зыбкую полоску желтого света под дверью. И тень.

– Эшри.

Лучше сделаю вид, что давно сплю.

– Просто я… волнуюсь.

Я молчу. Элм все понимает и уходит, осторожно ступая по деревянным половицам. Тихо тикают часы. Тик-так. Тик-так. Я начинаю считать секунды.

Минута.

Еще одна.

И еще.

В голове пустота. Такая же черная, как тьма, что окружает Город.

Вялая мысль: хочу пить. Например, я бы не отказалась от своего любимого какао – его недавно купили целую банку, и все для меня одной, потому что остальные зовут его не иначе как сладкое дерьмо.

Но если спущусь, то неминуемо встречу Элмайру или Хана. И опять состоится какой-нибудь бессмысленный разговор, расспросы глаза в глаза. Нет. Лучше побыть отдельно друг от друга. В этом нет ничего плохого. Эти короткие паузы – одна из полезнейших вещей, без которых любая дружба рано или поздно начинает гнить.

Тук-тук.

Негромкий стук в балконную дверь – моя комната единственная, где есть балкон. Я сама выбрала ее еще до того дня. Это казалось крутым – начинать утро не с пробежки, как толстые городские курицы, а с полета. Теперь необходимости в балконе нет и можно уступить комнату Кики, но для переезда нужно переносить слишком много мебели. И рвать слишком много нитей.

Я встаю, пересекаю комнату и вглядываюсь в залитое дождем стекло. И вижу чью-то улыбку…

Здесь ужасно льет. Я же могу простудиться.

Я сразу же тянусь к щеколде. Пальцы почему-то дрожат.

– Сейчас! Я … Да что такое!

Наконец задвижка поддается. Дверь медленно открывается, наполняя комнату шумом ливня. Передо мной стоит Джон Айрин, прикрывая ладонью чашку с дымящимся какао. Моей любимой гадостью.

Он сбрасывает капюшон. Я торопливо отступаю назад, пропуская его, и забираю чашку. Ну же, Эшри, будь естественной, в своем репертуаре.

– Зачем… что… ты здесь делаешь? – Как обычно, я задаю идиотский вопрос.

– Я тебя не разбудил?

Вопрос на вопрос. Хотя можно списать это на заботу и даже счесть милым. Но не стоит сдаваться! С верху на два вопроса я, вдохнув аромат какао, припечатываю третий:

– Как ты догадался, что я вот уже минут десять мечтаю о нем?

Он негромко смеется, я же фыркаю в ответ. Пауза… но неловкости почему-то нет. Я с наслаждением отпиваю из чашки, ощущая, как тепло разливается по всему телу, снова усаживаюсь на кровати и добавляю: