— Единственное безопасное для Таби место — это здесь, рядом со мной.

— Нейер сказал…

— Я прекрасно знаю, что сказал Ней, — огрызнулся менталист, потом закрыл глаза, выровнял дыхание и только тогда продолжил. — Если бы ты считала, что есть хоть малейшая возможность… хоть малейшая, что Син остался жив, неужели ты прекратила бы поиски? Перестала бы искать?

— Никогда.

* * *

Кухня Фу

Спустя сорок мгновений и три пиалы кофейного напитка

— Перестань метаться из угла в угол, как гадюка… Я же сказал, что это ничего не даст… Единственное, мы убедились, что не связан ни с одним из кланов южного предела, и реакция на Арров…

— Помолчи, — скомандовала Эло, потирая виски.

Дейер зевнул, протянул руку и откромсал ломоть сыра толщиной с его ладонь, положил сверху лепешки и засунул в рот.

А он предупреждал — сливать сразу и так много — будет болеть голова. А он предупреждал — лучше подождать утра, ночь — время сна и отдыха. Предупреждал — это ничего не даст.

— Жрица сказала — «дитя Хэсау» и — «используй свою силу, дочь Нимы». Я решила это об алхимии или родовом даре…

Дейе поперхнулся, подавился и закашлялся.

— Но нет. Сила дочерей Нимы в другом, — Эло продолжила ходить из угла в угол и говорить вслух. — И — больше всего у него было крови — Хэсау, а значит и их особенностей… большой клан, большая семья… надо поднять свитки родов в библиотеке…

— Ты все-таки читала отчет? Я тебе и без свитков могу сказать — Нейер считает, мальчик хочет свою стаю…

— А сила Нимы… Это любовь. Любовь и семья…– продолжила бормотать Эло, совершенно не обращая на него внимания.

Дей икнул. Прожевал последний кусок, и выдохнул:

— Любовь и семья? Это вообще не по твоей части, прости меня, Эло… и твои знания о Севере основаны на детских сказаниях? И мы пробовали «семью» — это входит в список. Семью, любовь, с десяток лучших наложниц, несколько жен, гарем, дети… все, как положено… Не работает…

— Пробовали? — Эло приподняла бровь. — Воспоминаний об этой иллюзии не было…

— Потому что она провалилась, как и все остальные. Сливать все слишком долго, — Дей протяжно зевнул.

— Покажи, — потребовала Эло. — Немедленно.

* * *

ИДИОТЫ.

Прорычала госпожа Эло.

Точнее Дею показалось, что после того, как он закончил показывать осколок памяти, госпожа так сказала. Но так она могла бы назвать его, но точно не Главу Нейер.

— Идиоты, — повторила Эло с отчетливым презрительным шипением. — Мужчины…

Не показалось, — постановил Дей.

— Что не так? — огрызнулся он. — Вводные давал Ней, я правил картинку.

— По-твоему это любовь? Это?!!

— Да что не так то⁈ Все его любят, все его хотят, все в рот заглядывают, все готовы выполнить каждое его слово, никто ничего не требует, дети кругом… что не так то? Мечта любого нормального мужика…

— О-о-о… Куча баб, одетых… раздетых до полосочек тут и тут, — Эло саркастически провела по груди, — все с ног до головы обвешанные украшениями, которые вьются вокруг и не дают прохода, это, конечно — любовь! И куча детей почти его возраста!

— Я бы не отказался от кучи детей…

— Было бы достаточно только одной иллюзии. Всего одной!

— И какой же? — сухо парировал Дей, скрестив руки на груди.

— Скажу, когда его привезут сюда. А сейчас — в библиотеку! — скомандовала госпожа.

— Побойся Немеса, Эло, ночь на дворе!

— Я сказала — в библиотеку, — прошипела она. — Когда не спит госпожа — слуги тоже не имеют права сомкнуть глаз.

* * *

В свиточной Дейер не мешал.

Предусмотрительно самоустранился, подпер щеку руками и удобно устроился на столе, как смог, наблюдая, как растет перед ним горка пергаментов — она тащила с полок все без разбора — свитки с описаниями северных родов, хроники Фу, данные о создании кланового герба.

Дейер лениво крутнул лист, разворачивая печать с неясытью к себе. И — широко зевнул.

Эло — не переубедить. В этом он убедился давно и прочно. Ещё когда господин Ив был жив. Если леди Эло что-то решила — она это получала. Или… плохо было всем в доме. Пусть ищет ответы, пусть убедится… а завтра он доложит Нейеру о ночных сумасбродствах госпожи, и они вместе решат, что делать с ребенком, когда тот вернется с пустыни, и пройдет «белую смерть»… если пройдет.

Одно хорошо, ему удалось убедить Эло не тревожить господина. Последние декады и так Глава слишком сильно уставал физически, а сейчас — ещё больше. Одержимый очередной идеей, Ней проторчал вечер в ритуальном зале, выложился, но… ничего.

Он не смог уловить никакой активности от младшей госпожи Фу. Ее мозг был в спящем состоянии, как и зимы до этого. Идея Нея, что этот «овощ» — его жена, каким-то образом причастен к провалам родовой энергии алтаря просто сумасбродна.

Дей прищурился, наблюдая за кипучей активностью Эло, снующей между стеллажами.

Весь — в мать!

* * *

Утро следующего дня

Пустыня, Белое плато

Недалеко от торговой тропы на окраине земель Фу

Коста дремал в седле. Голова то и дело падала на грудь, лицо чесалось от кади, горячий сухой воздух обжигал легкие.

Он привязал к руке фляжку с водой, обмотав ремешок вокруг запястья, чтобы просыпаться. Как только он начинал засыпать слишком сильно, фляга падала вниз, и он просыпался от дремы. И засыпал снова, и снова — просыпался.

Сейчас, когда он остался совершенно один — нельзя терять бдительность.

* * *

Вчерашний ночной переход дался Косте сложно. Они долго шли по непроглядной, как тушь, черной полосе песка. Поднимались, потом долго спускались. И потом встали лагерем на какой-то совершенно плоской равнине. Они уснули вместе, а проснулся он — один. На белом бесконечном плато, открытом всем песчаным ветрам.

А ночью он не выспался. Дремал плохо, урывками, и решил, что это пески действуют на него так странно.

Ему снилась всякая чушь… снились горы золота, люди, снилось, что он стал Великим Мастером и даже превзошел Наставника Хо… Какой бред!

Снилось, что поместье Фу подожгли и на них напали грабители, а злобная Госпожа почти умерла, не успев увернуться от плетений…

Однозначно — пустыня — такая же, как вода — отвратительно действует на него.

А потом он вообще не мог уснуть, потому что как только закрывал глаза, перед глазами вставал Алтарь Фу, подземелья и переплетенья красных линий, которые манили его, звали его…

И Коста боролся.

С зовом. С желанием вернуться обратно. С тем, что тянуло внутри, и звало — «вернись же, вернись». Нить истончалась и почти причиняла боль.

Ему снились подземелья и — плита, но теперь это место не вызывало страха.

Коста изнывал во сне от чувства непонятной жажды, которую вызывал Алтарь Фу — ему хотелось подойти, прижаться, обнять и погладить камень руками.

А когда он, наконец, проснулся днем — светило стояло в небе уже высоко, то понял, что остался в лагере совершенно один.

Стояла только его палатка.

Мохноногая двугорбая лошадка паслась рядом, стреноженная, подбирая мягкими губами колючки и корм из привязанной на шее сумки. Ему оставили пару фляг воды, мешок еды — с сушеными финиками, лепешками и мясом, и… бросили его одного.

Коста обошел вокруг, но все вокруг занес песок — ни единого следа, даже следы от колышков, где вчера стояли палатки и те исчезли.

Псаки! Он знал, что его проводят только до границы земель, так сказал господин Фу, но он думал, что с ним хотя бы попрощаются. Нет, ему никто и ничего не должен, это даже больше того, на что он рассчитывал, но… «до границы» — это где?

Где здесь эта граница?

Коста огляделся — во все стороны, куда падал взгляд, лежало бесконечное поле белоснежного песка. Огромное бескрайнее плато, со всех сторон окруженное барханами, лежащими далеко на горизонте, так далеко, что горы казались маленькими. А он помнил ночной спуск вниз — путь был длинным.

Поверхность пустынной равнины ещё вчера показалась ему жесткой. Коста присел, разгреб руками песок и наткнулся на белую плотную растрескавшуюся поверхность плато, едва припорошенную сверху белоснежной пылью.

Странное место.

Он поел, с трудом собрал палатку, навьючил, и постучал по морде — лошадка подогнула передние колени, чтобы всадник сел.

Коста сориентировался