— Ну, чего тебе надобно, отроче? — вопросил Фергюс, поднимая глаза. По нему и не догадаешься о его ремесле — худой, остролицый уроженец Галлоуэя, с бритой наголо головой и подбородком, чтобы легче было избавляться от паразитов и сносить жару.

— Прошу вашего благоволения, сэр, — проговорил Псаренок. — Лисовин Уотти вопрошает, не могли бы вы уделить толику мяса и требухи для его собак.

— Мощи Христовы, — оборвал его Фергюс своим по-гэльски певучим английским. — Требухи? Еще и обрезки для собак? А сахарной головы не надо, отчего нет? Весь припас на исходе, и что-то я не вижу шансов его пополнить. Рад, что почитай все гости удалились, ибо еще день, и мы жевали бы собственные сапоги.

Подразумевалось, что кое-кто из нежеланных гостей еще остался, и Псаренок с внезапно пронзившей болью вдруг понял, что он — один из них. В мгновение ока вереница слов из уст государыни обратила его из замковой компании в чужака.

— Да это для него, господин! — добавил один из подручных, с ухмылкой складывая и подсчитывая пирамиду медовых коврижек, усердно стараясь не ломать их. — Вид у него такой, что и сырое мясо умнет.

— Может, кабы та охота недели тому принесла что-нибудь стоящее, — проворчал Фергюс, — да мясо добытого оленя жесткое, а связка добрых кроликов и на вкус лучше, и готовить их легче. А нынче дичь распуганная и сторожкая, и доброй охоты не жди много недель. А все, что мы получили, — лишь мертвое тело да загадку.

Оборвав, куховар сунул Псаренку круглый горшок, блестящий и воняющий от окровавленных ошметков, крови и сала, размазанных по ней снаружи.

— Вот, — буркнул он. — И ну-тко, живо принеси горшок назад.

Расплывшись в улыбке, Псаренок кивнул — а потом резко выбросил одну руку, схватив коврижку, и удрал от вызванных этим улюлюканья и урагана свирепых проклятий. И был уже у порога, когда врезался в какой-то темный твердый предмет, ударивший его прямо в висок.

Ошарашенно запнулся, обнаружил, что его держит крепкая рука, болезненно стиснувшая его тонкое предплечье, и поднял глаза мимо ударившей его рукояти кинжала к кляксе ухмылки.

Острое лисье лицо с холодными темными глазами и носом, испещренным старыми оспинами. Подбородок хоть и имелся, но почти не в счет, отчего зубы его обладателя торчали на крысиный манер между влажными тонкими губами, очерченными жиденькой бороденкой и усами.

— Воришка, — изрек он с сальным самодовольством, торжествующе воззрившись на Фергюса. — Похоже, я прибыл как нельзя вовремя.

Утирая руки о фартук, Фергюс уставился на пришедшего, невзлюбив его с первого взгляда. И нарочито поглядел на кулак, сдавивший руку Псаренка, как турникет, на что тот, приподняв бровь, разжал пальцы умышленно резким жестом.

Псаренок с горшком в одной руке и коврижкой в другой хотел бы потереть саднящее место, но смог лишь покрутить локтем, настороженно переводя взгляд с незнакомца на Фергюса. Тот молча дернул головой, веля ему уходить. Не обращая внимания на замаравшую руки кровь, Псаренок запихнул медовую коврижку в рот и стрелой бросился к конюшне, держась за свой квелый бицепс.

— Вы будете?.. — произнес Фергюс, и новоприбывший надменно вздернул подбородок.

— Мализ Белльжамб, — возвестил он. — Сэр Мализ Белльжамб, — подчеркнул он. — А вы лишитесь целой кухни медовых коврижек, коли будете и впредь потакать воришкам.

— Сэр, — провозгласил Фергюс тоном, дававшим ясно понять, что он не уверовал в титул ни на миг. — Я помню вас с прошлого раза. Вы приезжали с графом Бьюкеном. Теперь вернулись. С чем?

Мализу хотелось поставить этого человечишку в подобающе почтительное положение на коленях, но вместо того он сумел выдавить лишь хлипкую улыбку.

— Оказалось, графиня отбилась от своей свиты. Граф боится, что она могла заблудиться, а она верхом на здоровенной бестии, боевом коне, на коем не пристало ездить женщине. Дороги — не место для одинокой женщины.

Он помолчал и улыбнулся, будто чуточку стыдясь попустительства своего владыки, позволяющего жене разъезжать по стране на боевом коне, сидя по-мужски, раздвинув ноги, без эскорта и даже без компаньонки. Мысль о ее побеге жгла его огнем. Мощи Христовы, да она пущелукавое шельмовское отродье самого Сатаны! Улизнула, пока все спали, исхитрившись забрать с собой треклятого боевого коня. С той поры Мализ пребывал в панике, понимая: Бьюкен тут же заподозрит, что сон на них навеяла выпивка и они были далеки от бдительности. Это правда, но не это хотелось Мализу поведать своему господину.

— Граф отрядил меня сопроводить ее обратно. Я думал, она могла вернуться сюда.

На минутку воцарилось молчание, ибо все вспомнили, как было слышно за милю, когда граф наказывал жену, и Фергюс с негодованием подумал, что вряд ли после этого стоит удивляться бегству графини. Мудрый поступок, но вслух говорить он этого не стал.

— Так на сей счет мне сказать нечего, — заявил вместо того куховар, поворачиваясь к примолкшим кухарчатам, застывшим с разинутыми ртами, приструнив их одним взором, и в кухне вновь воцарилась лихорадочная деятельность. — Такой государыни тут нет, — добавил он. — Государь и государыня Дуглас, их чада и домочадцы куда-то отбыли. Распорядителем оставлен Томас Сержант, так что вам разумнее осведомиться у него.

Мализ погладил подбородок, словно обдумывая слова.

— Была еще потаскушка. Агнес, помнится, по имени. Служила камеристкой графини, когда та была здесь. Я хотел бы поговорить с ней.

Неуверенность его была сугубо напускной, ибо он знал шлюху настолько хорошо, что помнил сладострастный посул покачивания ее бедер. Искать ее в уповании, что она знает, куда могла отправиться графиня, было жестом отчаяния, но Мализ уже метался как уж на сковородке.

— Надо быть, здесь где-то, — поднял брови Фергюс. — Как я сказывал, лучше потолковать с Томасом и дать ему знать, что вы обнюхиваете его подначальных, аки ищейка.

Предупреждение прозвучало резко, уязвив Мализа острым жалом. Тот склонил голову — милосердный, вежливый, невинный, как сорочка монахини.

— Премного благодарен, — проговорил он, вперившись Фергюсу глаза в глаза. — Ввек вам сего не забуду.

Выйдя из мрака на свет, Мализ прищурился от его яркости, а потом углядел тощего малорослого вора, бегущего через двор, как крыса, к постройкам конюшен. «Ага, — подумал, — мышонок держит ушки на макушке. Будь я он, я побежал бы предупредить эту Агнес, каковая, несомненно, ведает…»

* * *

Полуобернувшись, Псаренок увидел, что чужак с хорьей рожей посмотрел прямо на него, а потом целеустремленно двинулся вперед, и испуганно залепетал, ощутив полоски боли, обжигающей руку, как пальцы незнакомца.

Он вспомнил крепкий удар в висок рукояткой кинжала и от паники растерялся. Полуобернувшись, споткнулся, выронил горшок, бросился подбирать, потом сообразил, насколько близко незнакомец, и, покинув горшок, опрометью побежал. Еще более утвердившись в намерениях Псаренка, Мализ последовал за ним.