– Девятимиллиметровый калибр встречается сплошь и рядом, – возразил Ланс. – Если пистолет был всего один, то как поранился Эван?

– Доподлинно неизвестно, что это было именно пулевое ранение. На кухне валялись осколки. Возможно, у Пола с Эваном завязалась драка, и парень разбил нос, не более того, – предположил шериф и смерил Ланса взглядом. – Как по-вашему, зачем миссис Нокс утаивает от меня ряд сведений? Она не стала мне рассказывать о ссоре между Эваном и Полом. Как не стала упоминать и о том, что ее отца недавно выпустили из тюрьмы.

– Для нее все эти факты никак не связаны с исчезновением Эвана, в этом все и дело, – ответил Ланс.

Шериф склонил голову набок и недоверчиво вскинул бровь. Ланс явно его не убедил.

– А может, она боится, что ее сын и впрямь виновен в случившемся. Вот почему, обнаружив тело мужа, она сперва позвонила вам, а не в полицию.

На это Лансу и впрямь было нечего возразить. Большинство и правда первым делом обратилось бы в 911.

– Она знала, что вы приедете вместе с адвокатом.

– Откуда же? Когда мы с ней разговаривали, об этом и речи не шло, – сказал Ланс.

– Догадаться было нетрудно. Вы ведь с госпожой Дейн и живете, и работаете вместе. И всегда поддерживаете друг друга, – заметил шериф и собрал бумаги, давая понять, что разговор окончен. – Если бы мне не приходилось каждую деталь из миссис Нокс чуть ли не клещами вытягивать, мы бы уже давно нашли Эвана.

Ланс чувствовал себя намного хуже, чем когда заходил в переговорную – состояние было мерзкое и подавленное. Шериф был прав, причем во всем. Эван и впрямь главный подозреваемый, и это логично. На момент смерти Пола он был дома, а значит, у него имелась теоретическая возможность убить отчима. Оружием преступления на самом деле вполне мог стать глок Пола, а мотивом – ссора.

Но Ланс не мог поверить в то, что Эван и правда способен на убийство. Да, парень был вспыльчив и несдержан, но до хладнокровного, расчетливого киллера ему было далеко. Решись он на преступление, оно получилось бы спонтанным и небрежным.

Впрочем, все эти детали идеально вписывались в теорию убийства, предложенную Колгейтом.

Ноги Шарпа отбивали по тротуару неровный ритм. Двигаться было тяжело. Он дождался захода солнца и только потом выбрался на пробежку. Но все равно чувствовал себя так, будто его переехал автобус. Интересно почему?

Духота на улице стояла невыносимая. Несмотря на вечерний час, температура воздуха составляла градусов двадцать семь, а то и выше, а влажность, наверное, поднялась до тысячи процентов. Шарпу казалось, что он пробивается сквозь густой суп.

Он пробежал мимо банка и свернул вправо. Его двухэтажный дом был расположен в деловом районе. Жить здесь было и удобно, и уютно – такой уют вообще свойственен маленьким городкам, – и Шарп очень любил это местечко. На улицах выстроились в ряд старые дома. Над головой сомкнули арками свои ветви высокие, мощные деревья. До ранения, которое Шарп получил в минувшем марте, он каждый день пробегал по восемь километров и несколько раз в неделю ходил в спортзал на силовые тренировки.

Всего несколько недель назад ему разрешили вернуться к коротким пробежкам, а тренировки ограничились сеансами реабилитации, которые он проходил дважды в неделю под присмотром врача. Первое время ограничения очень его раздражали, но теперь он и сам чувствовал, что более серьезные нагрузки ему пока не по зубам.

Перед следующим перекрестком, на углу он сбавил темп. Отсюда было хорошо видно маленькое белое бунгало Оливии Крус. Именно Оливия сообщила им некоторые ключевые сведения в ходе прошлого крупного расследования. В награду за это Морган дала ей интервью, которое очень пригодилось Оливии для работы над криминальным романом. Книга была об одном из бывших клиентов Морган – писалась, разумеется, с его разрешения.

Впрочем, в данном случае обмен получился не совсем равноценным, и Шарп по-прежнему чувствовал себя в долгу перед ней.

С тех пор, как ему дали добро на пробежку, он каждый день бегал по ее улице. А до этого при любой возможности проезжал мимо на машине… как влюбленный подросток. Но он был бывшим копом. А она – журналисткой. Одно это слово вызывало у него не меньшее отвращение, чем, скажем, слово «демон».

Нет, с ним определенно что-то не так.

Стараясь отвлечься от этого странного влечения, он развернулся и побежал в другую сторону. И дело не в том, что ему не хотелось увидеться с Оливией – хотелось, и безумно сильно, как последнему дураку, – но ему было неловко показаться ей в своем нынешнем, совсем не завидном состоянии.

Когда он наконец перешел на шаг примерно в квартале от своего дома, пот уже пропитал рубашку насквозь, а душный воздух совсем сдавил легкие. Он пробежал от силы три километра, но чувство было такое, будто все десять. Он поднялся в свою квартиру, расположенную на втором этаже, и с облегчением ощутил прохладное дуновение кондиционера, а потом налил себе стакан воды. На него горой навалилась усталость. Даже теперь, когда вокруг не было ни души, он стыдился необходимости присесть, попить воды, дождаться, пока схлынет слабость.

Чтобы восполнить силы, он приготовил себе высококалорийный и питательный протеиновый коктейль и взял его с собой в душ. Избавившись от потной одежды, он встал под струи воды. Уродливый розовый шрам, тянущийся по животу, неприятно зудел.

После коктейля Шарп стал бодрее, но спать все равно хотелось больше, чем работать. И все же он натянул джинсы и футболку, наполнил термокружку зеленым чаем и направился к выходу. В конце концов, он ведь обещал сегодня заглянуть к Дженни. Грош ему цена, если он подведет Ланса! От него ведь и без того мало пользы последнее время. Первые два месяца Ланс тянул агентство на своих плечах, на третий Шарп вернулся к работе, но пока на неполный день. Ранение выбило его из колеи, и куда основательнее, чем он рассчитывал.

Когда Шарп постучал к Дженни Крюгер, уже давно пробило девять часов – гораздо позже, чем рассчитывал. Пока он ждал ответа, душный вечерний воздух окутал его, словно влажный шерстяной плед.

Психическое расстройство на добрых двадцать пять лет заточило Дженнифер Крюгер в стенах этого одноэтажного загородного домика. Лансу было десять, когда его отец пропал. После исчезновения мужа Дженни отказалась перебираться в город, хотя это существенно облегчило бы жизнь ее сыну. С годами симптомы болезни усугублялись, и теперь она выходила из дома только ради сеансов групповой терапии и бесед с психиатром.

Шарп помахал в камеру видеонаблюдения. Спустя мгновенье дверь открылась и на пороге появилась Дженни. Она окинула нервным взглядом дорогу, тянущуюся вдоль дома, и только потом сделала пару шагов назад и пригласила Шарпа в дом. Дженни была худощавая и очень хрупкая и заметно сутулилась, точно под гнетом тревог и страхов. Волосы у нее были седые и волнами ниспадали на плечи. Болезнь нещадно состарила ее, она выглядела намного старше шестидесяти.