– Что-то не так? – спросил он.

– Ты забыл, что от моего велосипеда остались две половинки?

– А ты забыла, что у меня есть грузовик, – сказал Майлз. – Я могу подвозить тебя. По меньшей мере до школы.

– Нет, спасибо.

– Я не шучу. Разве что тебе совсем не хочется иметь со мной дела. Мне все равно. Много вас таких.

Майлз выехал на главную дорогу. Строчка из блокнота засела у меня в голове.

– Нет, не хочется. – И тут я со странным счастливым испугом поняла, что мы с ним снова ведем непринужденный разговор, как тогда у костра. – Но мне интересно, почему ты мне это предлагаешь.

– Что ты имеешь в виду? – По его лицу пробежало искреннее смущение. – Разве плохо будет?

Я рассмеялась.

– И с каких это пор ты стал таким хорошим? Тебя мучает чувство вины или что-то в этом роде?

– Ну, может, что-то вроде сентиментальности. Моей первой мыслью было прокатиться перед тобой взад-вперед несколько раз, чтобы похвастаться тем, что у меня есть машина, а у тебя нет. – Он говорил легко и улыбался.

Боже, он улыбался. Настоящей – обнажающей зубы, морщащей нос, прищуривающей глаза – улыбкой.

Вдруг улыбка исчезла с его лица.

– Что? Что не так? – спросил настороженно Майлз.

– Ты улыбался, – сказала я. – И это очень странно.

– А, – нахмурился он. – Благодарю.

– Нет-нет, не обижайся! Лучше, когда ты улыбаешься. – Мои слова прозвучали как-то фальшиво. Мне не надо было говорить ему этого, но тем не менее они повисли в воздухе и сняли повисшее в нем напряжение. Майлз, перестав улыбаться, свернул на мою улицу и въехал на подъездную дорожку.

– Чарли снова играет на скрипке, – сказала я. Музыка вылетела из дома как птица на ветру. Увертюра «1812 год». Мне пришлось навалиться на дверцу всем своим весом, чтобы открыть ее.

– Улыбка очень идет тебе, – снова сказала я, захлопывая дверцу, и теперь это прозвучало не так неловко. – Думаю, многие будут рады, если ты станешь улыбаться почаще.

– Да, но зачем мне это? – спросил Майлз. – Значит, до понедельника.

– До понедельника.

– Заехать за тобой? – снова спросил Майлз.

– А ты хочешь?

Он смотрел на меня как кот на добычу.

– В семь часов. После этого я отбываю без тебя. Ты работаешь сегодня вечером?

– Да.

– Тогда до вечера. И, Алекс!

– Что?

– Я никому ничего не скажу. Не беспокойся.

Я поняла, о чем он. И знала, что он говорит правду. В его голосе было нечто убеждающее в том, что он понимает. Я поверила ему.

Достав две половинки Эрвина из грузовика, я прислонила их к гаражной двери и пошла в дом, а Майлз тем временем уехал. От всего случившегося у меня кружилась голова. Месть Селии. Эрвин. Все возрастающая вероятность того, что Голубоглазый вовсе не галлюцинация и никогда ею не был.

Мама позволила мне сделать десять шагов по дому и стала бомбардировать меня вопросами:

– Кто это был?

– Что с твоим велосипедом?

– Ты забыла, что сегодня вечером работаешь?

И завершила моим любимым:

– Нам нужно поговорить.

Я согнулась под тяжестью ее любопытства.

Мне не хотелось думать о Майлзе еще и в этом смысле. Я и так слишком много думала о нем.

– Нет, нам не нужно говорить с тобой, мамочка. Я знаю, какими частями тела мальчики отличаются от девочек. Да, я должна быть у Финнегана. И я понятия не имею, что произошло с Эрвином.

– А кто был за рулем грузовика? – Она стояла и махала пустой кофейной кружкой. Я не могла понять, сердится она или взволнована – ее фанатизм включал в себя самые разные эмоции.

– Это был Майлз.

Я чуть похихикала, обнаружив, что библиотекарша, которую я обвинила в принадлежности к Коммунистической партии пять лет тому назад, до сих пор работает на своем месте. И хихикала еще дольше, когда мы с Такером вошли в библиотечный зал и она посмотрела на меня.

– Она меня помнит, – прошептала я Такеру, улыбаясь.

Он хрюкнул и потянул меня за собой в заднюю часть библиотеки, где вдоль стены тянулся ряд стареньких компьютеров. Мы сели за два свободных с краю.

– Не могу поверить, что эти архивы не выложили в Интернет, – сказал Такер, безустанно кликая желтой мышью. Запускаясь, старая машина тяжело закряхтела. – Не думаю, что они подключены к Интернету. У них даже разъемов нету. О боже, а что, если у них нет сетевых карт?

– Ты говоришь так, словно девяностые были сущим адом, – фыркнула я.

– Так оно, наверное, и было. А нас спасала наша детская наивность.

Компьютеры проснулись, замигали и позволили нам открыть газетные архивы.

Каталог, очевидно, недавно обновили, но все же он выглядел как привет из девяностых.

– О'кей, у меня есть версия, что было какое-то происшествие, породившее легенду о табло, – сказал Такер. – Ищи любые материалы о Ист-Шоал или самом табло.

Я не возражала против того, чтобы просматривать старые газетные статьи – они же были фактами истории, просто чуть более поздними, чем те, к которым я привыкла. Двадцать минут спустя я нашла первую зацепку – ту, которую уже видела прежде.

«Скарлет Флетчер, капитан чирлидеров школы Ист-Шоал, помогает представить „Табло Скарлет“, являющееся напоминанием о благотворительности и доброй воле ее отца, Рэндэлла Флетчера, которую он продемонстрировал своей помощью школе».

Я развернула экран к Такеру. Он нахмурился.

– Я думал, что табло куда старше. А это событие произошло двадцать лет тому назад.

На фотографии Скарлет вся светилась и сияла двумя рядами белоснежных зубов. Лицо было видно совершенно отчетливо и казалось слегка знакомым. Внизу статьи имелась еще одна фотография. Скарлет стояла под табло рядом с темноволосым мальчиком в форме капитана футбольной команды. Улыбался он через силу.

– Он сексуальный, – рассеянно сказала я.

– Да, если ты предпочитаешь классику, – пробормотал Такер.

– Что-что?

– Ничего-ничего.

– Ты, никак, завидуешь, мистер Клеклый картофельный салат?

– Завидую? Да у меня ж сногсшибательный взгляд! – Такер сдернул очки, закусил конец дужки и подмигнул мне. Я рассмеялась.

Библиотекарша вынырнула откуда-то из-за шкафа и зашикала на меня. Я прикрыла рот ладошкой. Мы вернулись к своим изысканиям.

– Вот, смотри, – сказал Такер. – Здесь нет ничего о табло, зато упоминается Скарлет. – Он повернул экран ко мне.