Мы вместе сошли с холма и встали по другую сторону моста в густой тени деревьев, так что нас совершенно не было видно.

– Все, что ты должен делать, так это вопить во всю мощь своих легких.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас. Словно на тебя напали.

Майлз набрал в грудь побольше воздуха и завопил. Клифф и остальные подпрыгнули, но с места не сдвинулись. Голос Майлза стих.

– Да ладно тебе, Рихтер, мы же понимаем, что ты пытаешься…

Тогда я завизжала. Это был пронзающий уши, напоминающий звуки цепной пилы визг кровавого убийцы. Клифф, пытаясь убежать, споткнулся, упал и снова с трудом поднялся на ноги. Райя захрипела. Двое остальных рванули к машине, за ними Клифф и Райя, и скоро их след простыл. Мы с Майлзом какое-то время молча стояли и ждали. Холод щипал мои щеки.

– Ты часто такое проделываешь? – наконец спросил Майлз.

– Нет. Только сегодня.

Он не отрывал от меня взгляда.

– Что такое? – спросила я.

– Почему ты здесь?

– Я же тебе сказала – я ведьма.

– Как ты стала ведьмой?

Я вздохнула и стала размахивать руками взад-вперед, гадая, сказать ему или нет. У Майлза снова был такой взгляд, словно он понимал, что происходит у меня в голове.

Вокруг нас на тысячи голосов шуршал листьями ветер.

– Листья шелестят, – сказал Майлз, глядя на лес.

Я снова вздохнула. Ветер донес до меня пряный аромат и запах мятного мыла.

– Какое-то время назад у меня выдалась плохая неделя, – наконец сказала я. – Я тогда училась в Хилл-парке. Выскочила из дома ночью, потому что, видишь ли, решила, что меня хотят похитить коммунисты. И прибежала сюда, визжа во все горло. И, по-видимости, до смерти напугала каких-то наркоманов. На следующее утро родители обнаружили меня спящей под мостом. И сгорели от стыда.

– Потому что ты спала под мостом? Я бы не стал употреблять выражение «сгорели от стыда».

– Я была голая.

– Эм.

– И еще они очень рассердились. По крайней мере, мама. А папа обеспокоился.

– С тобой все было в порядке? Наркоманы тебя не тронули?

– Нет, они обделались со страху.

– Наверно, это было не так уж давно. Как история могла так быстро разлететься по округе?

Я пожала плечами:

– Понятия не имею. Люди, когда напуганы, становятся очень общительными. А о хороших вещах они почему-то не разговаривают.

Ветер зашелестел листьями над нашими головами. Мне ужасно хотелось расспросить Майлза о его маме, но я понимала, что время сейчас для этого неподходящее. Я села посреди дороги, усыпанной гравием, и похлопала рядом с собой:

– Машины редко здесь проезжают.

Майлз сел. Согнул свои длинные ноги и положил руки на колени, натянув куртку на уши. Ветер ворошил его волосы. Я зажала руки между колен, чтобы ненароком не пригладить его шевелюру.

– Я не видела тебя сегодня у Финнегана, – сказала я.

– Работы не было. После школы сразу пошел домой.

Работы не было. Можно подумать, ему хотелось работать.

– Я не понимаю тебя. – И говоря это, уже понимала.

Майлз облокотился о свои руки:

– О'кей.

– О'кей?

Он пожал плечами:

– Я тоже тебя не понимаю, так что у нас ничья. Но я не понимаю большинство людей.

– Странно.

– Почему?

– Людей, кроме тебя, понять не трудно. А ты невероятно умный. Мне казалось, ты дергаешь всех за веревочки, как марионеток.

Он фыркнул:

– Марионетки, веревочки… Никогда прежде не слышал подобной характеристики своей личности.

– Я хочу знать, что ты делаешь, когда не в школе, не на работе, не занимаешься какими-то общественными делами. Где ты хотя бы живешь?

– Почему это имеет для тебя какое-то значение?

Я снова вздохнула. Из-за него я то и дело вздыхала.

– Ты для меня загадка. Слоняешься то там, то здесь, выполняя чьи-то поручения за деньги, и все боятся заглянуть тебе в глаза, и я уверена, что ты член мафии. Ты не кажешься мне человеком, которому есть где жить. Ты просто есть. Ты существуешь. Ты там, где ты сейчас, и у тебя нет дома.

Лунный свет отразился от стекол его очков и зажег глаза Майлза.

– Я живу через пару улиц отсюда, – сказал он. – В микрорайоне Лейквью-Трейл.

Лейквью-Трейл был один из микрорайонов, что называется пятьдесят на пятьдесят. Половина застроена новыми домами, как в Даунинг-Хейтс, а другая – ветхими лачугами на краю убогих тротуаров, как мой собственный дом. У меня было ясное ощущение того, в какой из этих двух частей живет Майлз.

– Я мало бываю дома, а когда все же там появлюсь, то пытаюсь спать.

– Но не спишь. – Он всегда выглядел усталым. Всегда спал на первом уроке. Всегда засыпал, ужиная у Финнегана.

Майлз кивнул.

– Большую часть времени я размышляю о самых разных вещах. Записываю свои мысли и наблюдения. Ты это хотела знать обо мне?

– Наверное. – Я заметила, что мы довольно долго смотрим друг на друга, и отвела взгляд, но Майлз не сделал этого. – Пялиться на людей невежливо.

– Правда? – спросил он серьезно. – Говори мне, когда я делаю что-то неприличное. Иногда я этого не осознаю.

– Что с тобой происходит в последнее время? Почему ты такой милый?

– А я и не заметил. – Лицо у него было непроницаемым. Лишь бровь яростно взметнулась вверх.

Я больше не могла выносить этого. Мне было необходимо спросить.

– Значит, ты не думаешь, что это отвратительно? Моя шизофрения?

– Это было бы идиотизмом с моей стороны.

Я рассмеялась. Опустилась спиной на гравий и захохотала, мой голос, минуя деревья, уносился в небо. Ответ Майлза заставил меня почувствовать себя свободной. Именно за этим я приходила к мосту Красной ведьмы, но помощи от Майлза не ожидала.

Каким-то непостижимым образом казалось, что он принадлежит к этому месту. Принадлежит к миру фениксов и ведьм, где вещи слишком фантастичны, чтобы быть реальными.

Майлз повернулся и посмотрел на меня. Я смутилась.

И отодвинулась от него. Он продолжал сверлить меня взглядом. Я поняла, что хочу поцеловать его.

Сама не знаю почему. Может, потому, что Майлз смотрел на меня так, будто я была единственным существом на свете, за которым ему хотелось наблюдать.

И как теперь быть? Спросить его, можно ли мне сделать это? А может, пусть поцелуй будет быстрым и неожиданным? Он был легкой добычей – покладистый, сонный.