Об этом ему сообщила секретарь Лариса, красивая белокурая дама модельной внешности, немного смахивавшая на Викторию Лопыреву. Ей было невдомек, как можно, вывалив на человека мешок с дерьмом, потом как ни в чем не бывало здороваться с ним за руку, хлопать по плечу, как старого друга.

Узнав об этом, Василий хотел набить Ткачу его тупую румяную рожу, но передумал. Полковник ни за что не уволил бы опера, он для него ценный кадр. А вот того, кто сообщил о стукачестве, опытные полицейские вычислили бы довольно быстро — и Лариса подверглась бы наказанию со стороны своего шефа. А девчонка держалась за работу, да еще как! На ней висела больная мать, на лечение которой требовались деньги.

Нет, Лариску никак нельзя было подставлять, лучше уж оставить все как есть.

Виталий знал, что добром это не кончится. Ткач рано или поздно уверует в свою «депутатскую» неприкосновенность», и, если его не остановить, многие головы будут срублеными.

— Пусть пока стучит, — говорил Василий. — Потом что-нибудь придумаем. Может, сам под пулю подставится, он ведь тупой, как бревно.

— И трусливый, как заяц, — дополнил Громов. — Не дождешься.

— Ребята его не уважают и не скрывают этого, — признался Каширский. — Может, сам уволится?

— Слишком хорошо о нем думаешь, — усмехнулся детектив.

Этот разговор состоялся полгода назад, и за эти полгода ничего не изменилось. Сергей продолжал стучать и пребывать в фаворе у начальства, так и не научившись оперативной работе. Однако то, что его оставили в полиции, позволяло Ткачу смотреть на Виталия свысока. Вот почему он не обратил внимания на насмешку Громова, фыркнул и сел в новенькую «Тойоту» — предел мечтаний Виталия. «Ты, гад, еще и взятки берешь», — подумал детектив, залез в свой автомобиль и, проехав два квартала, притормозил у лаборатории «Гематест», надеясь, что она еще не закрыта.

Громов не ошибся. Контора работала до девяти, и приветливая девушка в ослепительно-белом халате и шапочке приняла у него материал, пообещав выдать результат завтра к вечеру. Молодого человека покоробила сумма, однако он, не колеблясь, выложил деньги.

Ослепительная девушка стала еще ослепительнее.

— Значит, ждем вас завтра, — промурлыкала она, оценивающе взглянув на Громова и, видимо, решая, стоит ли он более пристального внимания.

Виталий не успел переодеться: под мышками на светлой рубашке красовались разводы пота, издавая неприятный запах, волосы растрепались, кроссовки посерели от пыли.

Администратор, конечно, это все заметила не хуже оперативного работника и сделала вывод, что более пристального внимания клиент не стоит.

Виталий лишился более любезной улыбки, впрочем, даже не заметив этого.

Его интересовало совершенно другое. В голове, как надоедливые пчелы, роились разные мысли, и детектив не знал, с чего начать. Впрочем, сегодня впору заканчивать трудовой день. Надо наведаться к Маше, посмотреть, как у нее дела, потом собрать кое-какие вещи и уехать к дяде, чтобы не смущать девчонку.

Громов открыл бардачок и бросил туда квитанцию, выписанную белоснежной девушкой. Она мягко спланировала на документы, отданные ему Николаем, — заключение об опилках и волосе, найденном в машине Леонида, и содержимом его желудка.

Хорошо, что бедняга Коля успел отдать бумаги. Виталий не собирался бросать поиски убийцы брата. Он обязательно найдет его и заставит ответить. Заставит…

Его мысли, как скакуны, перескочили на тест ДНК.

Завтра все станет ясно, третьего варианта быть не может, однако Громов все равно не предполагал, как развернутся события. Если Маша все же дочь Воронцова, как отреагирует на это Света? Уместно ли на месте дяди вводить в дом эту девушку именно сейчас, когда не прошло и девяти дней со смерти сына? А если Маша не дочь Воронцова, как поведет себя эта своенравная девушка?

Выставлять ее из квартиры вроде как некрасиво — Громов подумал об этом неожиданно для себя. Он по-прежнему ничего не чувствовал к ней, однако выгонять ее сразу после результатов ДНК было бы неправильно.

В конце концов, Маша вела себя прилично, не думала о деньгах предполагаемого отца, не хотела знакомиться с родственниками раньше времени.

Ладно, пусть поживет пару дней или больше — он покажет ей город, как обещал. А потом…

Виталий прекрасно изучил своего дядю и был уверен, что Вадим Сергеевич не оставит без помощи дочь Марины — даже если тест покажет: к нему она не имеет никакого отношения.

Размышляя об этом, Громов не заметил, как доехал до своего дома. В окнах его квартиры горел свет, и детектив задумался о семье, о жене и детях.

Может быть, он напрасно расстался с Надеждой? Женись он на ней — и вот уж года два его ждали бы горячие обеды и ужины. Ох, эта чертова нерешительность и нежелание расстаться со свободой! Виталию до боли захотелось увидеть Надежду, поговорить с ней, попросить прощения…

Хотя за что извиняться? За правду? Ведь не осуждают же Онегина, давшего суровую отповедь Татьяне.

Ладно, сейчас не время об этом думать. Подумаем лучше о Маше.

Виталий припарковал «Фольксваген» на привычном месте и, войдя в подъезд, стал медленно подниматься по лестнице. Дверь в квартиру оказалась незапертой, из щели тянуло пригоревшей едой. Вероятно, Маша погорячилась, буркнув, что умеет готовить.

Толкнув дверь, Громов вошел в коридор и закашлялся. Едкий дым заполнил нос, проник в горло.

— Маша, ты жива? — крикнул он, прикрывая нос платком.

Девушка, в рваных джинсах и майке, вышла из кухни с виноватым лицом, держа в руках сковородку, на которой дымилось что-то бесформенное.

— Извини, я хотела сделать отбивные… Но у меня была другая плита.

— Конечно, виновата плита, — он попытался ее успокоить, однако Маша восприняла это как насмешку.

— Да, говорю же тебе как есть. Мне надо к ней приноровиться. — Она бросила сковородку в раковину, включила воду и тихо добавила: — Может, и приноравливаться не придется. Ты отдал материал на тест?

— Ну, ты же этого хотела. — Громов прошел в ванную, вымыл руки, пригладил растрепавшиеся волосы, отметив бледность лица и круги под глазами.

Впрочем, чему удивляться, если весь день он крутился как белка в колесе?

Знакомая домашняя обстановка расслабила, диван позвал в свои объятия, но он попытался отогнать от себя навалившуюся усталость. В конце концов, нужно приготовить ужин для девушки, которая, вероятно, радовала мать только тем, что родилась на свет, не помогая бедной женщине ни в хозяйстве, ни заработанными деньгами. Это, конечно, не прибавило к ней симпатии.

— Что тут у тебя случилось? — Он брезгливо взял сковороду, которая еще дымилась. Куски мяса, превратившиеся в уголь, приросли к ней намертво, и ему пришлось приложить усилия, чтобы отодрать их от поверхности. — Выходит, мяса на ужин не будет. Ну, и бог с ним. Давай сварганим традиционное блюдо холостяка — яичницу с колбасой и помидорами.