Тут как раз пришла Тамара, а майорша в темноте коридора приняла высокую красивую девушку за Лидию Германовну, и с ней сделалась настоящая истерика. Татьяна с подругой как раз отпаивали женщину валерьянкой, когда появилась мама. У жены майора уже не было никаких сил плакать, и она поднялась навстречу Татьяниной матери, худая, дрожащая, с распухшим лицом и мокрыми светлыми прядями, уныло спадающими на темно-бордовый шерстяной костюм. Лидия Германовна, румяная с улицы, со стильной стрижкой и янтарными блестящими глазами являла собой такой контраст с несчастной, убитой горем матерью Вовочки и Сонечки, что у Татьяны сжалось сердце. И именно тогда она согласилась со словами отца, что на чужом несчастье свое счастье не построишь. Вернее, не так… Она внесла коррективы в то, что услышала ночью из-за стены родительской комнаты: свое счастье НЕЛЬЗЯ строить на чужом несчастье.

Мать провела жену майора в Татьянину комнату, и они долго там разговаривали. Притихшие Татьяна с Тамарой слышали то умоляющий голос матери Вовочки и Сонечки, то виноватый, но непреклонный – Лидии Германовны. Не все слова можно было разобрать, но кое-что подруги услышали, например, то, что жена майора не работает, а занимается детьми, и что если Прокопович их бросит, то она совершенно не знает, что ей делать и куда кидаться. Лидия Германовна что-то глухо отвечала ей, а Татьяна с Тамарой переглядывались и, похоже, обе сочувствовали майорше. Когда подруги, находясь в нервном и взвинченном состоянии, безуспешно пытались решить задачу по физике, послышался хлопок двери Татьяниной комнаты, потом – топанье быстрых каблучков и лязг замка.

Через несколько дней стало известно, что, вернувшись от Громовых, жена майора Прокоповича, не найдя в Лидии Германовне понимания и находясь в состоянии аффекта, приняла лошадиную дозу снотворно после того, как немаленькое количество этого же лекарства заставила проглотить своих Вовочку и Сонечку. Всех троих откачали, потому что соседке как раз приспичило прийти к ним за солью, и дверь ей, надеясь увидеть за ней любезного мужа, открыла как раз майорша, которая находилась уже почти в невменяемом состоянии.

На Лидию Германовну стало больно смотреть. Ее янтарные глаза потухли, каждую ночь она душераздирающе плакала, не только потому, что считала себя виновницей трагедии майорской семьи, но и оттого, что сам майор Прокопович исчез из ее жизни. От него не было ни слуху ни духу. Татьянина мать бросалась к каждому телефонному звонку, но Прокопович никогда ей больше не позвонил. Все это стоило ей больших физических и душевных сил, но жизнь готовила ей еще один жуткий сюрприз. При монтаже оборудования на Новокраматорском заводе Татьяниному отцу пришлось залезть на крановые пути. Крановщица не поняла, что ей пытается сообщить стропальщик, и ее мостовой кран поехал прямо на отца. Лидия Германовна, когда узнала о гибели мужа, сказала дочери: «Он думал, что ему не для кого жить…» – «Ему надо было жить для меня!» – кричала ей Татьяна, захлебываясь слезами, но ее крик уже ничего не мог изменить.

После похорон мужа Лидия Германовна как-то очень быстро превратилась в старуху. Она больше никогда в жизни не остановила свой взгляд ни на одном мужчине и вообще почти утратила интерес к жизни. Квартиру на улице Некрасова они с отцом разменять так и не успели, но жить в ней, где все напоминало и об отце, и о свиданиях с майором Прокоповичем, мать не могла. Она поменяла ее на другую, на улице Пестеля, почти такую же, только с комнатами меньшего размера. К удивлению Татьяны, на новом месте мама устроила все точно так же, как было на старом. Более того, постепенно их новая квартира стала превращаться в мемориал отца, а майор Прокопович был беспощадно изгнан из маминых воспоминаний. Лидия Германовна накупила рамочек всевозможного размера и увесила все стены квартиры фотографиями «дорогого Сашеньки». На старенький письменный стол, за которым отец любил работать, она выложила несколько его чертежей, карандаши и даже рейсфедер с баночкой черной туши, чтобы было такое впечатление, будто он только что вышел по делам и очень скоро вернется к недоделанному чертежу. Татьяна уже не могла заниматься учебой за этим столом и готовилась к занятиям на кухне. Ей не разрешалось брать с книжных полок тома подписных изданий русских классиков, которые покупал отец, любимую его чайную кружку и касаться его вещей в платяном шкафу.

Лидия Германовна вынуждена была жить в настоящем, но все ее существо было устремлено в то счастливое прошлое, когда еще майора Прокопович не было в ее жизни. Татьяне казалось, что своим присутствием она отвлекает мать от любезных ее сердцу воспоминаний, и с радостью съехала в освободившуюся теткину однокомнатную квартиру. Лидия Германовна вздохнула с облегчением и еще ревностнее стала оберегать свои сокровища. Татьяна раз в месяц навещала ее, но эти ее посещения никому не приносили радости. Для матери Татьяна была живым и неприятным напоминанием страшных событий, от которых она пряталась за толстыми томами бесконечно перечитываемых Тургенева, Толстого и Достоевского. Татьяна чувствовала себя в квартире на Пестеля как в склепе и каждый раз корила себя за то, что слишком мало времени провела с матерью.

Никогда она, Татьяна Громова, не встанет на материнский путь, хотя у нее и нет никакого мужа, который может погибнуть, когда делается не для кого жить. Мужа у нее нет, но у Олега Дунаева есть жена и ребенок, или даже два… Она не станет разбивать их семью! Жене Олега Дунаева не придется приходить к ней на квартиру, плакать и умолять! Ей никогда не придется глотать горстями снотворное и кормить им собственных детей! Этого Татьяна не допустит!

Когда Татьяна зашла в квартиру, навстречу ей радостно бросился Марк с Жертвой на руках. Кошка тут же вырвалась из его объятий и запрыгнула хозяйской подруге на плечо, а Рудельсон заметно скис.

– А-а… это ты, – тусклым голосом заметил он. – А ее, представляешь, так и нет…

Татьяна совершенно не знала, как его утешить, поэтому принялась сосредоточенно гладить кошку.

– Что это? – Она посмотрела на свою руку, припорошенную чем-то серым, потом оглядела кошачью шерсть и взвизгнула: – Жертва! Поросятина! Ты где так изгваздалась? Марк! В какой грязи ты кошку вывалял? Да и сам ты какой-то… грязный… все волосы в пыли… Что вы тут делали?

– Да вот, понимаешь… ждал, ждал, а потом решил вам сюрприз сделать. – Марк развел руками и изобразил на лице выражение типа: делаешь вам добро, делаешь, да все без толку.

– Какой еще сюрприз? – испугалась Татьяна.

Марк взял ее под руку, подвел к туалету, широким жестом распахнул дверь и гордо сказал:

– Вот!

Стены туалета были свеже и несколько косенько выложены фисташкового цвета плиткой, которую Сима купила специально для развлечения и завлечения мастера из фирмы «Муж на час». Ужас, проступивший на Татьянином лице, Марк принял за высшую степень восхищения его золотыми руками и бескорыстием, смущенно пожал плечами и добавил:

– Симона думает, что я ничего не умею, кроме как за женщинами… Ну ты понимаешь… А я вот подумал, чего тебе зря деньги тратить… И сделал вот…

Марк заглянул Татьяне в лицо, потому что его уже начало злить, что Татьяна остолбенело стоит в дверях туалета с Жертвой наперевес, вместо того чтобы висеть у него на шее и осыпать поцелуями благодарности.