них назвала Мелинду лесбиянкой, а я за неё заступилась. Аманда тоже ввязалась, и мы собирались драться.

Драка стала настолько ожесточённой, что в какой-то момент Мелинда достала газовый баллончик, чтобы отбиться от парней, которые издевались над Амандой.

– В школе мы вели себя сдержанно, никогда не выказывали своих чувств. Мало того, что нам обеим нужно было думать о собственной репутации, приходилось ещё терпеть всё, что на нас выливалось, – призналась Аманда. – На меня никто батон не крошил, потому что я не боялась дать сдачи, а вот Мелинда была не из тех. О нас начали ходить слухи. Я просто сказала ей: "Не думай об этом. Если не будешь показывать виду, они потом сами отстанут".

Но неприятности не прекратились. На самом деле всё становилось только хуже и хуже, потому что помимо внешнего давления Мелинда и Аманда обе стали очень эгоистичными и ревнивыми. Девочки то и дело цапались друг с другом, и кому-то потом было больно, если не физически, то эмоционально.

Утром 4 марта, когда Марджи отвозила Мелинду в школу, она случайно заметила на шее дочери засосы. После долгих разговоров Мелинда наконец призналась матери, что она лесбиянка. Марджи была в ярости. Между ними произошла серьёзная ссора. В тот день в переполненной школьной столовой Мелинда стала плакать и кричать, что хочет покончить с собой, умереть, что у неё нет смысла жить дальше. Она терпеть не могла свою мать. Она не выдерживала давления со стороны сверстников. Она просто была сыта всеми по горло. Однажды в школе она пошла к психологу, и её попросили подписать "признание в намерении самоубийства", потому что она была в такой депрессии, что больше не хотела жить.

Через несколько недель Мелинда успокоилась. Она решила, что ей все равно, считают ли окружающие её лесбиянкой или нет. Она знала, что мать не приняла её, но сёстры понимают и любят, и от этого жизнь становится уже немного сносной. Тем не менее она скучала по Ларри и всё время плакала, играя грустные песни в своей комнате и перестав общаться со всеми, даже с Амандой.

В начале апреля Ларри отправил Мелинде ещё одно письмо, в котором сообщил о своих планах снова жениться. Не иначе его второй брак тоже распался. Позже в тот же день Мишель обнаружила Мелинду в обнимку с раковиной в ванной. Во рту у неё были витамины В-12, и Мишель заставила их выплюнуть.

Поскольку Мелинда отказалась ходить в "Лайфспринг", её консультации закончились 22 мая 1991 года. На одном из последних сеансов консультанту удалось вытянуть из Мелинды признание, что ей приснился кошмар о том, как отец приставал к ней, но Мелинда отрицала, что на самом деле имело место какое-либо сексуальное насилие.

Тевенин думала иначе, потому что Мишель ещё в 1990 году рассказывала ей совершенно другое. Тогда Мишель обсуждала свои опасения по поводу того, что Ларри приставал к Мелинде, и Тевенин составила отчёт в Департамент социального обеспечения, попросив их проверить семью. У неё была запись о том, что отчёт принят, но никаких последующих действий со стороны социальной службы не последовало. Поскольку не было никаких документальных доказательств, а Мелинда отказалась говорить, Тевенин больше ничего не могла сделать. Окончательный диагноз Мелинды был дистимия (депрессия) и расстройство личности.

Тем летом эмоциональные проблемы Мелинды ещё более обострились. В возрасте 15 лет она по-прежнему мочилась в постель, смотрела детские мультфильмы и играла в игрушки. В сексуальном плане она была чрезвычайно продвинута, но эмоциональное развитие остановилось на уровне 9-летнего ребенка. Отношения с Амандой становились всё более интенсивными, и часто Мелинда тайно встречалась с Амандой на кладбище Святой Марии (через дорогу от её дома) и плакала у неё на плече. Мелинде было комфортно на кладбище, потому что там она часто бывала с Ларри. Но даже с Амандой Мелинда была капризной. Временами она могла быть очень грубой с ней, отпуская комментарии, которые резали без ножа. Она знала, на какие кнопки надо нажимать, чтобы причинить другим боль.

Мелинда на 15-ый день рождения с матерью

По мере того как летние месяцы подходили к концу, депрессия Мелинды сменялась гневом. Она начала срываться на Аманде физически, иногда становясь грубой с ней в постели.

– Я в основном контролировала ситуацию в плане секса, – призналась Мелинда. – Я всё ей говорила, чего хочу, и прочее, приказывала. Так я её контролировала. Мне нужен был секс, а если ей не хотелось, я злилась и заставляла её насильно. Потом она только плакала и говорила: "Боже, только не это... "

Частично проблемы Мелинды заключалась в том, что она носила в себе образ семейной жизни, которой никогда не существовало. Она романтизировала всё, что касалось Ларри, вспоминая детство и семью, которые казались ей идеальными, просто обычными. С Майклом ей было неловко. Она едва могла терпеть его, особенно потому, что он расспрашивал её об оценках в школе и домашнем задании. Ларри никогда этого не делал. В прошлом, когда Мелинде нужно было решить задачку по математике, Ларри давал ей калькулятор, и оба смеялись, когда она им пользовалась.

Отчим же действовал Мелинде на нервы. Он был обеспокоен тем, что она мало читает и с трудом может на чём-то сосредоточиться. Он видел, что она смотрит только детские передачи по телевизору, и удивлялся, почему она никогда не смотрит новости и совершенно не обращает внимания на то, что происходит в мире. Она не знала, из-за чего шла война в Персидском заливе, кто такой Джордж Буш.

Однажды Майкл взорвался:

– В мире хоть есть ещё хоть что-то, кроме твоей Аманды! В школе нужно учиться, а не только трепаться по грёбаному телефону!

Когда Майкл на неделю отобрал у Мелинды телефон, девочка так и не простила его. Такой вид наказания был ей незнаком. Майкл вёл себя, как и любой среднестатистический родитель: брал её на пикники, интересовался её учебой, посещал родительские собрания с Марджи. Но Мелинда никогда по-настоящему не воспринимала его. Для Мелинды отношения с Майклом стали игрой. Если она правильно играла свою роль, ей сходило с рук всё, что ей хотелось.

Мелинда могла несколько недель нормально общаться с Майклом, а потом вдруг вспоминала Ларри – и их отношения резко менялось.

– Она разносила свою комнату, всё крушила, везде развешивала фотографии отца, не выходила из комнаты, плакала, хандрила, принимала душ по три или четыре раза в день, – вспоминает