— Кто еще жил на первом этаже?

— Не помню. Кажется, какой-то офицер. Морской офицер, но яточно не уверена.

— Простите, Лайма, что я вас спрашиваю, вы получиличто-нибудь в наследство от отца?

— Конечно. Лилия отдала мне оба его автомобиля. Как мнепотом объяснили, она могла вообще ничего мне не отдавать. Лилия предлагала мнеденьги, но я отказалась. К тому времени я была уже замужем. А недавно онаперечислила большую сумму на моих ребят. Сказала, что продала квартиру отцаАрманда и считает, что половина денег должна достаться мне. Я, конечно,возражала, но она не стала меня слушать.

— Как вы думаете, кто мог быть заинтересован в смерти вашегоотца?

— Не знаю. Я много об этом думала. Если вы считаете, чтонаследники, то это наивно. Кроме жены, других наследников не было. Мне было ужеза двадцать, и я была совершеннолетняя. Хотя часть наследства я могла отсудить.Но больше никто. А я не претендовала, если вы имеете в виду именно это. В фирмеотца тоже не было таких людей. Насколько я знаю, там все его уважали и любили.Они так сокрушались на его похоронах! И его заместитель, Пиесис, тоже очень переживал.Нет, среди близких таких людей не было. — Лайма взглянула на часы. Было видно,что она торопится. — Простите, — сказала Лайма, — если я вам больше не нужна,то могу я идти?

— Конечно, — кивнул Дронго.

Она поднялась. И в этот момент за стеклом появилсянезнакомец. Он вошел в зал и взглянул на сидящих за столиком троих гостей.Дронго заметил, что вошедший поднял руку, в которой был какой-то предмет,похожий на пистолет. Между Дронго и неизвестным находилась Лайма. Фешуковасидела немного в стороне. Дронго машинально толкнул Лайму в сторону, готовыйперевернуть стол, чтобы защитить ее от нападающего. Но незнакомец протянулруку, в которой оказался сложенный зонтик, и повесил его на вешалку. Лаймаизумленно уставилась на Дронго. Фешукова явно смутилась.

— У вас сдают нервы, — нахмурилась Лайма, — нельзя такреагировать на каждого незнакомого человека. Извините. — Она повернулась ипошла к выходу.

Дронго сел на стул и тяжело вздохнул.

— Это, наверное, после вчерашней поездки, — произнесладобрая Фешукова, — не переживайте. Ошибки бывают у каждого.

— Это не ошибка, — возразил Дронго, — Лайма права, у менядействительно сдают нервы. Я вдруг испугался, что неизвестный может в насвыстрелить и попасть в эту молодую женщину. А у него в руках был зонтик. Этоуже второй раз за последние два года. Мне казалось, что я готов к любымнеожиданностям, но, видимо, готов слишком буквально.

— Не переживайте, — дотронулась до его руки Татьяна, — у вастакая сложная профессия, что иногда лучше перестраховаться.

— Похоже, вы правы, — согласился Дронго, — вы говорили, чтоможете устроить мне свидание с одним из полицейских, которые дежурили рядом сдомом в ту ночь. Помните?

— Я ему звонила, — кивнула Фешукова, — он сейчас уже неработает в полиции. Теперь он большой чин в нашей налоговой службе. ЭрикТуулик. Он эстонец по национальности, но гражданин Латвии. Вернее, у него отецэстонец, а мать — латышка.

— Говорят, в интернациональных семьях рождаются умные дети,— машинально заметил Дронго.

— Поэтому он и стал таким начальником, — улыбнулась Татьяна.Она видела, как переживает Дронго, и пыталась его успокоить. Он не мограссказать ей об утреннем разговоре с Лагадиньшем. Либо этот человек былдействительно очень близким другом Арманда Краулиня и поэтому предельнооткровенен с Дронго, либо это продуманный ход руководителя агентства,сообразившего, что его раскрыли. И даже рассказ Лаймы об Александре ничего недавал. Этот друг мог оказаться совсем другим человеком, легенду которого решилиспользовать Лагадиньш. Именно поэтому Дронго так испугался за свою молодуюсобеседницу.

Фешукова уже разговаривала с кем-то по телефону налатышском. Наконец она убрала аппарат.

— Нас ждут, — коротко сообщила Татьяна.

И в этот момент снова зазвонил ее телефон.

Она достала аппарат, выслушала сообщение. Затем нахмурилась,кивнула и, произнеся несколько фраз на латышском, убрала телефон.

— Лилии совсем плохо, — сообщила Татьяна, — сегодня опятьвызывали врачей. Она держится из последних сил, верит, что вы сможете узнатьтайну смерти Арманда. Если бы не эта вера, Лилия давно легла бы в больницу. Этозвонила ее старшая сестра.

Дронго промолчал. Ничего нельзя заранее обещать.Расследование может обернуться полным конфузом.

— Господин Туулик готов нас принять, — сказала Фешукова. —Если хотите, мы поедем прямо сейчас.

— Да, — согласился Дронго, — у нас, очевидно, совсем маловремени. Еще я хотел бы поговорить с бывшими соседями отца Арманда.

Машину искать не пришлось, они находились в самом центрегорода и до здания налоговой службы быстро дошли пешком. Внизу им уже былзаказан пропуск. Дежурный долго вертел в руках иностранный паспорт Дронго, новсе-таки выдал им пропуск на вход в здание. Они поднялись на второй этаж ипрошли в приемную Эрика Туулика. Табличка на латышском свидетельствовала, чтохозяин кабинета является заместителем руководителя налоговой службы страны. Ихпригласили в кабинет.

Туулик оказался мужчиной среднего роста, достаточноширокоплечим, словно квадрат. У него были темные, коротко остриженные густыеволосы и густые брови. Он энергично потряс руки гостям и предложил им сесть.

— Мне сказали, что вы хотите меня видеть. — По-русски Тууликговорил с тем характерным эстонским акцентом, который сразу узнается.

— Извините, что отнимаем у вас время, — произнесла Фешукова,— но у нашего гостя из Москвы есть к вам несколько вопросов.

— Да, да. Я готов вам помогать.

— Речь идет о событии одиннадцатилетней давности, — началДронго, — когда вы работали в полиции. Тогда покончил жизнь самоубийствомАрманд Краулинь.

Нахмурившись, Туулик закивал головой.

— Тогда много разговора пыло, — признался он, — некоторыесчитали, что его упили. — Он говорил именно так, через букву «п».

— Это были только слухи? — сразу спросил Дронго.

— Не знаю. Но следователь ничего не нашел, что опровергалобы эту версию. И мы никого не видели, хотя дежурили всю ночь.

— Вы дежурили на улице или стояли у дома?

— Мы сидели в машине, которая стояла у дома, — пояснилТуулик, — и никто не пришел. Мы очень смотрели. Ни один человек мимо нас непрошел и в дом не входил.

— Вы дежурили с вечера до утра?