Войдя в лабораторию, он отыскал одну склянку, содержимое которой ему было очень хорошо известно. Откупорив ее, он поднес склянку к своим губам, чтобы выпить находившуюся в ней жидкость. Но в то мгновение, когда склянка касалась его губ, он почувствовал, что чья-то рука схватила его за плечо… Он быстро обернулся. В лаборатории не было никого. В галерее тоже не видно было никого, кроме двух дорогих ему мертвецов.

Среди развалин другого экваториального города, занимавшего дно глубокой долины, лежавшей некогда в глубине вод Индийского океана, к югу от известного в древности острова Цейлон, жила теперь единственная молодая девушка, пережившая свою мать и старшую сестру, которые обе пали жертвами холода и истощения.

Это было здесь единственное семейство, пережившее все другие.

Атавистический возврат к лучшему прошлому, который может быть объяснен законами наследственности, наделил последний из цветов, распустившийся на погибавшем древе человечества, всеми чарами красоты, давно уже исчезнувшей во всеобщем захудании человеческого рода. Это действительно был как будто великолепный цветок, распустившийся поздней осенью на ветке уже подрубленного под корень дерева.

Сидя среди последних полярных кустарников, которые погибли одни за другими в этой громадной и высокой теплице, молодая девушка держала в своих руках охладевшие руки матери, скончавшейся накануне еще в полном блеске молодости. На дворе стояла морозная ночь. Полная луна, подобно золотому светочу, сияла в небесной высоте, но ее золотистые теперь лучи были столь же холодны, как и серебряный свет древней Селены. Глубокое безмолвие царило в необъятной зале-теплице, гробовая тишина ее нарушалась только дыханием этого юного существа, как будто хотевшего вновь вдохнуть жизнь во все окружающее.

Молодая девушка не плакала. В свои шестнадцать лет она обладала большей опытностью и мудростью, чем шестидесятилетние старухи в цветущие эпохи Земли. Она знала, что была последней в совершенно исчезавшей группе земнородных и что всякое счастье, всякая радость, всякая надежда для нее исчезли навсегда. У нее нет ни настоящего, ни будущего. Полное уединение, полное безмолвие, полная невозможность жизни как в физическом, так и в нравственном отношении, а затем предстоял вечный сон. Она думала порой о прежних женщинах, о тех, которые жили действительной человеческой жизнью, о тех, которые любили, становились женами и матерями; но ее сухие, покрасневшие от горя глаза видели вокруг лишь одну картину смерти, а за стеклянными стенами, в которых она жила, лишь одну одинаковую, безжизненную и бесплодную пустыню, покрытую последними снегами и льдами.

Она одна, одна во всем мире! И ей, не знавшей жизни, предстоит умереть; умереть, может быть, завтра! Ее конец, конец всего человеческого рода неизбежен! Борьба бесполезна, спорить с судьбой невозможно: ее жестокий закон непреложен! Остается ему покориться и ждать смерти, которая не замедлит явиться, потому что ни пища, ни дыхание не поддерживали уже органических отправлений; или же не ждать, и сейчас же освободиться от скорбной жизни, неумолимо осужденной на вечную смерть.

Она перешла в ванную, где текла еще теплая вода, и погрузилась в душистую влагу, приведя в действие коммутатор, который доставлял еще электрическую силу, производимую течением не совсем замерзших еще подземных вод, и испытывая чувство обновляющего спокойствия, по-видимому, забыла на мгновение тяготевшее над нею проклятие Судьбы. И если бы какой-нибудь нескромный зритель взглянул на нее потом, когда она, стоя на медвежьей шкуре перед большим зеркалом, отчетливо отражавшим ее образ, обвивала вокруг своей головы роскошные пряди длинных красновато-каштановых волос, то он мог бы заметить легкую улыбку, скользнувшую по ее губам и показывавшую, что в этот момент она забыла свою мрачную судьбу. В другой комнате она нашла еще не иссякшие источники, доставлявшие ей и ее близким во все предшествующее время необходимые для жизни элементы новейшей пищи, извлеченные из воды, воздуха и растений, автоматически возделываемых в теплицах.

Она перешла в ванную…

Все это пока еще шло само собой, как заведенные часы. Уже много тысяч лет как человеческий гений почти исключительно занимался вопросом о том, как восторжествовать над законами самой Судьбы. Люди заставили течь последние воды по внутренним, подземным трубам, куда проведена была постоянно запасаемая солнечная теплота. Были приручены последние животные, из которых тщательной дрессировкой были подготовлены усердные и послушные слуги при машинах; в то же время последние из растений подверглись самой тщательной обработке, развившей до крайних пределов их питательные свойства. Дело кончилось тем, что количество пищи свелось почти на нет, так как каждое вновь изобретаемое питательное вещество было вполне усвояемо и не заключало в себе ничего лишнего.

Во всем этом сказывалась отчаянная и великая борьба, вся сила страстной настойчивости человека, не желавшего добровольно отдаться смерти. Но все его великие усилия не могли помешать поглощению воды внутренностью земного шара, и последние запасы пищи, заготовленные наукой, которая как будто стала выше природы, теперь подходили к концу.

Ева вернулась к телу своей матери. Она вновь сжала в своих руках ее ледяные руки. Мы уже говорили, что психические способности человеческих существ, переживавших последние дни на земле, достигли сверхъестественной высоты. Молодая девушка остановилась на мысли вызвать свою мать из области теней. Ей казалось, что мать тоскует о ней, и если не одобрит ее намерения, то по крайней мере даст ей полезный совет. Мысль эта непостижимым образом овладела всем ее существом и не позволяла ей думать ни о чем другом. Это была единственная мысль, которая мешала ей желать мгновенной смерти сейчас же, не медля ни минуты.

Она видела, что далеко от нее есть единственная душа, которая могла бы отвечать ее душе. С самого рождения она не видала ни одного мужчины, так как их уже не существовало в том племени, последним отпрыском которого она была. Здесь женщины пережили мужчин, оказавшись сильнее того пола, который всегда считался сильным. Картины, развешенные по стенам громадного зала библиотеки, говорили ей об ее предках, о знаменитых в древности мужах. Книги, гравюры, статуи представляли ей живших некогда людей и дела их рук и мыслей. Но она никогда не видала существ, подобных изображенным на картинах и представляемых статуями.

Тем не менее нередко случалось, что в сновидениях перед ее закрытыми глазами проносились невидимые ей образы, вызывавшие в какое-то странное волнение. Порою душа ее витала в каком-то таинственном мире, и в своих мечтах она предчувствовала какую-то новую жизнь; ей казалось, что гений любви не совсем еще покинул несчастную Землю. С того времени как мороз окончательно заковал всю землю в свои ледяные оковы, электрическое сообщение между двумя последними умственными центрами человечества на земном шаре постепенно прекратилось. Люди перестали говорить между собою, перестали видеться, перестали чувствовать друг друга на расстоянии. Но Ева знала о существовании города древней Океании, знала так же хорошо, как будто видела его своими глазами, и когда глаза ее остановились на громадной земной сфере, занимавшей центр библиотеки, когда она пристально смотрела на известные ей точки и переносилась мысленно в изображаемую ими местность, сосредоточивая свое психическое чувство на предмете ее желания, то она могла действовать на расстоянии с такой же силой, какую проявляли древние электрические приборы, хотя способ психического действия был совершенно иной. Она звала этот отдаленный предмет к себе и в то же время чувствовала, что другая мысль ее понимала.