— Походит на мою руку, только я не писывал.

Это были его последние слова, которые потонули в общем шуме. Казаки обнажили оружие, а атаман Карамышев ударил Ляпунова саблей. Тот упал на землю, обливаясь кровью. Воеводу попробовал защитить Иван Ржевский, но зарубили и его. После чего бросились в ставку Ляпунова и разнесли в щепы Разрядную избу. Три дня трупы Ляпунова и Ржевского валялись в поле подле острожка. На четвертый день тела отвезли в ближайшую церковь на Воронцовом поле. Оттуда убитых переправят в Троице-Сергиев монастырь и предадут земле — без почестей.

Кто же подделал злополучную грамоту? Это выяснилось, когда разоткровенничались подчиненные Гонсевского. В распоряжении польского полковника было немало дьяков и писцов, которым было нетрудно изготовить фальшивку и подделать подпись Ляпунова. Доставил грамоту в таборы некий атаман Сидорка, побратима которого Гонсевский за это выпустил из плена.

«Конституция» земской рати грозила суровым наказанием тем, кто составит заговор и кого-нибудь «убьет до смерти по недружбе». Однако Совет не осмелился покарать убийц, продемонстрировав тем самым свое бессилие. И он все больше упускал власть из своих рук.

После убийства Ляпунова посадские люди стали утрачивать доверие к земскому правительству. Сменивший его Заруцкий уже открыто предложил избрать на трон новорожденного сына Лжедмитрия II и Марины Мнишек, примеряя на себя мантию регента. Ополчение превратилось в плохо управляемые подмосковные таборы. Эти отряды не столько вели затяжную осаду столицы, сколько разоряли близлежащую округу.

В начале августа под Москву вернулись Сапега и Ромодановский. Зная, что ополченцы понесли тяжелые потери при штурме Китай-города и Новодевичьего монастыря, они решили нанести внезапный удар совместно с засевшими в городе войсками Гонсевского. Полякам удалось наступлением на встречных курсах добиться некоторых успехов. Отряды ополчения оставили в руках противника Арбатские и Никитские ворота. Очередной прорыв осадного кольца заметно улучшил положение польского гарнизона в Москве.

В то время, когда земское ополчение сражалось под Москвой, резко ухудшилась ситуация на северо-западе, в Новгороде и Пскове.

Великий Новгород изначально с крайним неодобрением отнесся к идее приглашения на трон Владислава. Боярам пришлось направить Ивана Салтыкова с ратными людьми, чтобы добиться послушания. Вскоре отряды Сигизмунда III прибыли в окрестности Торопца. Литовский отряд занял Старую Руссу и в марте 1611 года подступил к стенам Новгорода. Жители города отбили нападение. Изгнав Салтыкова, Новгород открыто примкнул к освободительному движению и информировал Ляпунова о намерении отправить в Москву воевод с ратными людьми и артиллерией.

Но эти планы были сорваны шведским вторжением. Несмотря на измену царю Василию под Клушином, шведы упрямо требовали исполнения его обязательств об уступке им Корелы. И не только: Карл IX готовился взять Новгород, используя остатки армии Делагарди. Они и так шли к Новгороду, грабя все подряд на своем пути. Еще 15 августа 1610 года наемники захватили и разграбили древнюю Ладогу. Получив из Швеции подкрепление, Делагарди атаковал Орешек, а затем осадил Корелу. Воевода Иван Михайлович Пушкин, которого еще царь Василий отправил туда, чтобы передать город шведам, по пути узнал о падении Шуйского и теперь героически оборонял Корелу с двухтысячным гарнизоном. В течение полугода шведы безуспешно осаждали крохотную крепость. Ее защитники добились почетных условий капитуляции. 2 марта 1611 года Пушкин с оставшимися в живых бойцами ушел в так и не сдавшийся Орешек.

16 июля Делагарди пошел на штурм Новгорода.

Новгородцы отбили первый натиск, но шведам помог предатель, отперший изнутри неохраняемые ворота. Через них шведская конница ворвалась в город. В ходе боя в городе начался пожар, поднялась паника. Шведы и наемники кололи и резали всех подряд.

В Новгородском кремле военный совет принял решение о прекращении сопротивления и призвании на «Новгородское государство» шведского принца, о чем главный воевода князь Одоевский известил Делагарди. Более того, новгородское руководство взяло на себя ответственность за приглашение шведского принца на русский трон. Провозглашенное «Новгородское государство» во главе с Одоевским фактически отделилось от России.

Карлу IX не довелось в полной мере насладиться плодами своего триумфа: он прожил всего три месяца после покорения Новгорода. Трон перешел к семнадцатилетнему Густаву Адольфу, который продолжил курс на закрепление за Швецией Новгорода и Пскова.

В Пскове произошли события, грозившие еще сильнее развалить земское движение. Там появился свой государь — Лжедмитрий III. Кем он был — неизвестно. Летописец Романовых утверждал, будто тот был москвичом — Матюшкой. Автор «Нового летописца» назвал свой рассказ «О Сидорке, Псковском воре». Добившись признания в Ивангороде, самозванец тотчас вступил в переговоры с псковичами, которые сначала не признавали царя Василия Шуйского, потом последовательно изгнали из города воевод и бояр, отвергли Семибоярщину, королевича Владислава и шведского принца.

Вскоре псковская земля подверглась нападению армии гетмана Ходкевича. В течение полутора месяцев тяжелые осадные пушки вели огонь по укреплениям Псково-Печерского монастыря. Однако стрельцы, монахи и окрестные крестьяне, отразив семь приступов, заставили гетмана снять осаду и отступить в Ливонию. Псков заявил о поддержке земского освободительного движения. Но под руководством очередного «истинного царя Дмитрия», он же Матюшка или Сидорка.

Таким образом, вся западная часть Московского государства оказалась в руках его врагов, не говоря уже о самой Москве. И собранное для ее освобождения ополчение распадалось. Земская власть со смертью Ляпунова теряла для земли всякое значение. «Русские люди оставались без руководителей против сильных торжествовавших врагов государства и общества. Время настало настолько критическое, что, казалось, Русское государство переживало последние дни», — писал Платонов.

Ключевский соглашался: «В конце 1611 г. Московское государство представляло зрелище полного видимого разрушения».

Угроза государству действительно была экзистенциальной. Россия могла просто прекратить существование.

Вот когда в полной мере стал проявляться дух народный. Русские не считали себя побежденными, а свою страну — потерянной. В восточной части страны известия о шведских и польских захватах, повсеместных страданиях, гибели людей вновь усилили национальное движение. Городские «миры» пересылали друг другу грамоты с информацией о происходящем, полученные из Москвы и из других мест, продолжали координировать свои действия. Порой в этих посланиях содержались целые политические программы.

Поволжские города сошлись на том, чтобы им «быть в совете и единении, охранять общественный порядок, не допускать грабежей, не заводить усобиц, не принимать новой администрации, кто бы ее ни назначал, а сохранять свою старую, которой они верят, с казаками не знаться и не заводить сношений».