жить не даешь. Хочешь всем доказать, что был прав? Хочешь вырастить из него самого лучшего сыщика?» – «Да уж получше некоторых», – отвечает отец, и в голосе его слышится злость. Даже почти ненависть.

Получается, в семье много лет тлел конфликт между братьями. И никто не заметил.

– И когда ты собирался мне сказать об этом? – процедил Юра сквозь зубы.

Николай Андреевич вздохнул, потянулся за сигаретой.

– Я решил, что если Славик все-таки проболтается и ты спросишь, то сразу и скажу. А если Славик сдержит слово и промолчит, то скажу, когда ты начнешь выполнять свое обещание. Разумеется, если ты вообще начнешь его выполнять. Но пока я что-то не вижу, чтобы ты проявлял хоть какой-то интерес к делу Славкиного отца.

В его голосе звучал неприкрытый упрек. И даже разочарование.

* * *

До архивного дела по обвинению Виктора Лаврушенкова в убийстве Владилена Астахова удалось добраться только через несколько месяцев. Знаменитый следователь Аркадий Иванович Полынцев уже работал в Следственном управлении Генеральной прокуратуры СССР. С момента осуждения Лаврушенкова прошло больше десяти лет, и просьба молодого лейтенанта милиции разрешить ознакомиться с образцовым делом, которое когда-то вел опытнейший следователь, не вызвала ничего, кроме одобрения. Конечно, отец очень помог Юрию, организовал предварительные звонки всем чиновникам, через руки которых должен был пройти запрос.

В архиве Московского областного суда Юра постарался использовать все навыки обольщения пожилых дам. Во-первых, улыбаться благодарно и благоговейно. Во-вторых, как можно чаще употреблять слова «бесценный опыт», «огромные знания», «учиться у лучших» и все вокруг этой темы. В-третьих, сетовать на то, что в Школе милиции дают в основном теорию и не могут научить тому, чему учит живая практика, поэтому если уж предоставляется возможность изучить настоящее уголовное дело, переданное в суд настоящим мастером, то нужно не упустить шанс и извлечь все уроки. Но ведь у оперативников так мало свободного времени! Ну что можно успеть за жалкие два-три часа? Только пролистать по диагонали. Разве это правильно? В таком уголовном деле бесценно каждое слово, каждая формулировка. Их следует выписывать и заучивать наизусть, чтобы правильное применение процессуальных норм намертво въедалось в мозг.

Одним словом, голову архивариусу Елизавете Георгиевне лейтенант Губанов заморочил полностью. Немолодая женщина, резкая и даже отчасти грубоватая со всеми посетителями архива, совершенно растаяла, аккуратно сложила принесенный запрос в папочку, проявила полное понимание нелегкой жизни опера «с земли» и сказала, что Юрий может приходить в любое время, когда у него выдастся свободная минутка. Пусть читает сколько угодно и выписывает все, что нужно.

Читал молодой Губанов медленно, внимательно. Обдумывал каждый документ. Если попадался протокол допроса свидетеля из Успенского – останавливался и старался вспомнить этого человека: кто таков, где жил, как выглядел, что о нем известно. Не мог вспомнить сам – спрашивал у Славки, который всю жизнь прожил в поселке.

Вырваться в архив удавалось хорошо если пару раз в месяц, и на тщательное изучение дела ушло немало времени. Когда Юрий перевернул последнюю страницу, общая тетрадь средней толщины, за 14 копеек, оказалась почти полностью исписана.

Теперь следовало поговорить с отцом.

* * *

– Как нет записки? – изумился Николай Андреевич. – Этого не может быть! Ты внимательно смотрел?

– Внимательно. Не веришь – сам посмотри.

Юра протянул отцу тетрадь.

– Я скопировал опись. Полностью. И проверил несколько раз. Должна быть как минимум фототаблица с фотографией записки. А где она? Ни одна страница не пропущена в описи, и в самом деле фотографии нет, я же свою опись тоже составлял для точности.

– Это очень странно, – пробормотал Губанов-старший, листая тетрадь.

– В протоколах допроса Лаврушенкова о записке не задано ни одного вопроса. И в обвинительном заключении о записке не сказано ни слова. И в приговоре она не упомянута. А в протоколе осмотра места обнаружения трупа записка есть. Вот как так может быть?

Отец внимательно посмотрел на Юрия, пожевал губами:

– Мне кажется, ты уже знаешь ответ.

– Пап… Ответ здесь может быть только один, но в него трудно поверить. Неужели такое бывает?

– Как видишь, бывает. Если улику трудно объяснить или она мешает основной версии, то можно сделать вид, что ее не было вообще.

Он усмехнулся, бегло просмотрел несколько страниц.

– Что, сынок, в Школе милиции этому не учили? Я ведь потому и засомневался в виновности Виктора. Из-за этой записки. Ну, брошюры всякие, секты, идеи о моральной чистоте, свечи, расставленные затейливым рисунком, – это все ладно, это я мог понять. У людей еще и не такие причуды бывают, а уж у людей с тяжелыми травмами черепа – тем более. Виктор действительно был странноватым, ты сам видел. Но записка на французском? И механизатор с начальным образованием из подмосковного совхоза? Никак не вязалось, ну просто никак!

Он обеими ладонями прихлопнул раскрытую тетрадь.

– Я не смог уложить это в голове. И никто не смог. Поэтому проще было сделать вид, что никакой записки не было. Виктор признался – и гора с плеч.

– А как же протокол осмотра?

– Проглядели. Человеческий фактор, сынок. Обыкновенная ошибка. С каждым может случиться. Протокол ведь пишется прямо на месте, практически на коленке, то есть от руки и очень быстро. Другие документы есть возможность отпечатать на машинке, но протокол осмотра места происшествия – всегда от руки, а разбирать чужой почерк мало охотников найдется. Когда чистили дело, поленились вчитаться и все выверить – и вот результат. Да кто его потом читает-то, протокол этот? Уж точно не прокурор и не судья, они читают обвинительное заключение и, может, заключения экспертов, но и то не всегда. Единственный, кто может упереться в протокол осмотра, это защитник. А у Виктора, насколько я помню, был адвокат по назначению, а не приглашенный, ему надрываться вообще смысла не было.

Юрий задумчиво глядел в окно. Поздняя осень. Скоро Новый год. Уже второй Новый год после окончания «вышки». Как быстро прошло время после выпуска! И что он успел за год и четыре месяца? Всего-навсего дело прочитал. Правда, прочитал внимательно, фактически переписал. И все это без отрыва от основной работы. Все равно мало. Мало!

С другой стороны, куда торопиться? Если бы Славкин отец отбывал срок на зоне, тогда – да, нужно было бы спешить, чтобы человек ни одного лишнего дня не отсидел, если невиновен. Если невиновен… А если виновен? Если отец ошибается, а прав как раз Михаил? Отец-то опирается только на чутье, а его брат – на факты, это чего-нибудь да стоит. Но все равно дядя Витя умер, и ему безразлично, через сколько лет смогут доказать его невиновность, через год или через пять. Важно