стану. А вот про то, что никакого урона Татьянке тут не будет, скажу. Может, конечно, царю и не надо, чтобы мои слишком уж быстро успокоились, но у меня-то тут свой интерес! Да и сильно их мои слова тоже, боюсь, не успокоят… Так что всё пойдёт, как того захотел государь, но моим станет хотя бы чуть-чуть легче. Я снова позвал Варвару, велел подать вина, мы ещё какое-то время посидели, и царевич нас покинул.

Нас-то он покинул, а вот в дом моих родителей заглядывал на Святках ещё дважды, но я всё же успел появиться там раньше и заверить отца, матушку и братьев, что объяснения от царевича получил, что меня они устроили и беспокоиться не о чем, что огласить суть тех объяснений не могу, потому как связан словом, но уже скоро последуют объяснения и для них. Уж не знаю, правильно меня поняли или как, но главное — мне поверили. С самой Татьянкой я говорить не стал — ей матушка с Анной втолкуют.

Но что-то уж больно всё удачно стало складываться. Тут и без предвидения казалось, что всё это неспроста, и что у царя на меня есть какие-то свои виды, простирающиеся намного дальше моего будущего копания в делах приказного советника Ташлина, да и предвидение настойчиво подтверждало, что так оно и есть. Но вот понять, или даже просто с относительно высокой вероятностью предположить, что за виды государь на меня имеет, никак не выходило.

А за три дня до Крещения позвонил Крамниц, рассказал, что пришло письмо от архимандрита Власия с указанием места, где лежит тело Ташлиной, и спросил, не хочу ли я присоединиться к выезду на то самое место. Такого желания у меня, естественно, не наблюдалось, но начинать совместную с Иваном Адамовичем работу с того, чтобы так вот напоказ выставить себя выше него, я не посчитал возможным, и следующим утром вышел из дома ещё затемно, поймал извозчика и отправился в Знаменскую губную управу.

Глава 12. О делах скорбных

В карете с обогревателем мы сидели вчетвером — я, Крамниц, губной прозектор Белов и иеромонах Диомид. Вот интересно, так ли уж мало в Иосифо-Волоцком монастыре братии, что второй раз подряд оттуда присылают инока, с которым я уже знаком? По делу Ломского, помнится, это был иеромонах Роман, теперь вот отец Диомид, что тоже когда-то участвовал в поимке и разоблачении моих несостоявшихся убийц. [1] Подумав, пришёл к выводу, что так, видимо, у них в обители принято, и нашёл это вполне разумным.

Был ли отец Диомид рад меня видеть снова, сказать трудно, чувствами своими владеть монахи умеют, причём умение это применяют по большей части, чтобы те чувства скрывать, но мы с ним друг друга узнали, и на правах старого знакомого я поинтересовался, как там доктор Ломский, которого приговорили к вечному тюремному заключению и отправили отбывать оное как раз в монастырскую тюрьму Иосифо-Волоцкой обители. [2] По словам отца Диомида, сидел Ломский тихо, а монахи вместе с Палатой тайных дел старательно искали всех причастных к запрещённым магическим практикам, что применял доктор. Ну да, кто-то же его этим практикам научил…

От Знаменской губной управы мы в сопровождении повозки, на которой обратно повезут тело несчастной Антонины Ташлиной, и дюжины конных губных стражников выбрались на Большую Калужскую улицу, покатились к выезду из Москвы и вскоре уже двигались по Калужской дороге. Проехав вёрст пять или шесть, свернули на узкую лесную дорожку и ещё через полверсты встали.

Отец Диомид покинул карету, отошёл к краю дороги и принялся молиться. Молитвы он возносил минут пять, за это время из повозки достали носилки, губные стражники спешились и, оставив четверых коноводами, приготовились идти куда прикажут.

— Пойдёмте, — иеромонах закончил молиться и, подвернув рясу, направился в лес. Последовав его примеру, мы подвернули полы шинелей и пальто и двинулись за ним.

Ветру в лесу разгуляться особо негде — мешают деревья, поэтому снег среди них всегда глубже, чем на открытом месте. Идти по такому снегу никакого удовольствия не доставляло даже на фоне того тягостного чувства, что охватило всех участников нашей скорбной вылазки. Разве только грело душу удовлетворение своей предусмотрительностью — с утра я обулся в высокие сапоги, оставшиеся с военной службы. Но, слава Богу, долго идти не пришлось, уже скоро отец Диомид остановился и показал рукой на засыпанную снегом яму естественного, судя по всему, происхождения.

Да, тела были спрятаны без особого тщания — на дне природной ямы с пологими стенками вырыли неглубокую могилу, потом кое-как присыпали её землёй, губным даже ломами долбить не пришлось, лопатами справились, да забросали сверху ветками. Именно тела — неожиданно для нас всех могила оказалась двухместной.

Прозекторские служители отправились к своей повозке за ящиком, в который должны были уложить тело Ташлиной. В него и уложат, но прямо здесь, второе тело погрузят в повозку на носилках. Мы же с Крамницем воспользовались заминкой и рассматривали тела. Выглядели они до крайности неприятно, всё же успели какое-то время пролежать в земле до наступления холодов, но тем не менее бросалось в глаза, что одно тело было женским и действительно напоминало Ташлину, а второе принадлежало мужчине, при жизни, должно быть видному красавчику. Хм, а ведь именно так, по мнению моей Варварушки, должен был выглядеть любовник Ташлиной, в существовании коего супруга не сомневалась. Вот интересно, подтвердит ли розыск её правоту?..

Отвезя отца Диомида в московское подворье его обители, мы с Крамницем уговорились связаться, как только установят принадлежность тела мёртвой женщины, на том и расстались.

Встретились уже после Крещения. Крамниц сообщил, что Ташлин тело жены опознал, как опознал её одежду и нательный крест, но мы с Иваном Адамовичем больше доверяли заверенным архимандритом Власием результатам молитвенного розыскания. Причину смерти Ташлиной губной прозектор Белов пока что не выявил, но клялся и божился, что вот уже совсем скоро всё будет готово. Имело смысл ознакомиться, наконец, с тем, что уже есть по делу, чем я и занялся, усевшись в каморке, что выделил мне Крамниц.

Обилием подшитых бумаг дело, которое пока что даже не успели должным порядком переписать с розыска безвестно пропавшей Ташлиной на розыск по её убиению, не блистало, так что прочитать его