нечто такое, разобрать в чём слова благодарности смог бы только человек с развитым творческим воображением. Во всяком случае, никакой скорби о столь трагично ушедшей супруге я в нём не заметил, как не заметил и особого желания со мной говорить.

Однако же, как я понимаю, не только боярин Висловатов получил некое распоряжение на мой счёт, так что говорить со мною Ташлину всё-таки пришлось. Впрочем, когда он наконец сообразил, что вопросы ему я задаю, к гибели его жены отношения не имеющие, он несколько оттаял и начал отвечать всё более и более многословно.

Выяснилось, что боярин Висловатов ввёл меня в некоторое, не особо, однако, значительное заблуждение относительно служебных обязанностей Ташлина — розыском тех самых ценных предметов старины Евгений Павлович занимался и в Москве, а не только в иных городах Царства Русского. Да, слова главноначальствующего о том, что в Москве почти всё уже найдено, Ташлин подтвердил, но тут же с кривоватой усмешкой обратил моё внимание на слово «почти». Говорили мы около часа, и к концу нашей беседы я даже начал что-то соображать в нелёгком искусстве поиска и оценки древностей. Но вот что я понял с полнейшей определённостью, так это правоту покойной супруги Ташлина, укорявшей мужа за то, что службу свою он ставил превыше всего остального, в том числе и превыше семьи. Решив, что на первый раз хватит и этого, я покинул Кремль и отправился в Знаменскую губную управу, благо от Кремля она совсем недалеко.

— Порадуете чем, Иван Адамович? — с надеждой спросил я.

— Не знаю, насколько мои известия вас порадуют, Алексей Филиппович, но вот, — Крамниц пододвинул ко мне по столу стопку листов бумаги. — Допросил я хозяина постоялого двора в Беляеве, и допросил обстоятельно, не по-быстрому, как в первый день.

…Все, кто работает непосредственно с людьми, обычно отличаются наблюдательностью, потому как от умения сразу определить, что за человек перед ними, напрямую зависит их заработок. Не стал исключением и содержатель постоялого двора в деревне Беляево Фрол Степанов, поэтому его допросный лист я читал внимательно и с интересом.

«Барыня», как по-крестьянски определил Ташлину Степанов, прибыла на двор около полудня. Поклажу её занесли в дом, но снимать комнату Ташлина поначалу не хотела, сказав, что ждёт перекладную карету. С большим трудом, сделав гостье изряднейшую скидку, Степанов сумел-таки уговорить её переждать в комнате, поскольку первый этаж, где поначалу собиралась ждать Ташлина, был нужен ему для размещения небогатых ездоков, тем более, ожидался дилижанс в Москву, и пока будут кормить-поить лошадей, его пассажирам надо было дать укрыться от дождя и ветра.

Около пяти часов пополудни со стороны Москвы прибыла обычная дорожная карета тёмно-синей окраски. Из поклажи на ней имелся только большой дорожный сундук. Ташлина сразу же спустилась из комнаты во втором этаже и велела грузить на неё свои вещи, после чего села в карету и отбыла в сторону Калуги. Из кареты никто не выходил, но Степанов уверенно утверждал, что рука, открывшая Ташлиной дверь изнутри, была женской.

Самым же интересным в допросном листе оказалось столь же уверенное утверждение Степанова, что кучер был «ряженым». Поясняя свои слова, хозяин постоялого двора сказал, что возница носил башлык, чего настоящие кучера никогда не делают, потому что так неудобно смотреть по сторонам. Кстати, из-за башлыка Степанов не смог рассмотреть лицо кучера, зато увидел, как неумело тот откидывал и поднимал обратно складную ступеньку для посадки в карету. В общем, свидетелем Степанов оказался превосходным, но нам пока это ничего не давало.

Хотя почему же ничего? По меньшей мере два человека, мужчина, правивший лошадьми, и женщина, сидевшая в карете, увезли Ташлину неведомо куда, скорее всего, прямиком к тому месту, где нашли её тело. Разумно было бы предположить, что в той самой карете женщина дала Ташлиной отравленное питьё и Ташлина умерла по дороге к месту своего бесчестного погребения. А в сундуке, о котором говорил Степанов, вполне мог уже находиться и труп того самого «В.Д.». Я поспешил поделиться этими умозаключениями с Крамницем.

— Честно сказать, я и сам о том думал, — согласился пристав. — Но пока мы не установим, кто же такой этот «В.Д.», всё это так домыслами и останется. У вас-то, Алексей Филиппович, что нового?

Рассказ мой о походе в Кремль Крамниц просто слушал, не перебивая наводящими вопросами, лишь посмеялся моей шутке о том, что настоящая жена Ташлина — его служба. А выслушав, на какое-то время притих, явно обдумывая услышанное. Я тоже не стал вмешиваться в его раздумья, просто отдыхая и наслаждаясь теплом после уличного мороза.

— Знаете, — медленно начал Крамниц, закончив со своими размышлениями, — вспомнилось мне кое-что из того закрытого дела с проникновением в дом Ташлиных вора…

Я устроился поудобнее и приготовился самым внимательным образом слушать. Успел Иван Адамович убедить меня в своих способностях, успел.

— Так вот, Алексей Филиппович, — уже бодро и по-деловому продолжил Крамниц, — вор тот тоже был одет весьма прилично и недёшево. Меток на белье у него, кстати, не было, но я не о том. Изограф лицо мертвеца зарисовал, мы тот рисунок в городскую управу и отослали, на предмет розыска и опознания. Среди московских воров и околоворовского люда его не признали, и городская губная управа разослала списки с рисунка по всему царству. И опять ничего. Нет, я понимаю, четвёртый месяц идёт, а на местах у губных свои дела, для них куда более важные. Но всё равно ничего. А теперь вот послушал вас и думаю: а ну как не среди воров искать надо было?

— И среди кого тогда? — пауза, взятая Крамницем, явно подразумевала этот мой вопрос и задать его я не замедлил.

— Да среди любителей древностей, собирателей всяких да антикваров! — выпалил пристав. — Вы же просто не представляете, что это за публика, Алексей Филиппович! Честное слово, хуже умалишённых! Мне, знаете ли, четыре года назад довелось одного изобличить — украл у такого же собирателя старинную книгу. Причём с собирателем тем он до того приятельствовал, да вот вокруг той книги рассорились они не на шутку. Так в суде он саму кражу-то признал, но виновным себя признать отказался напрочь! Сказал, что раз обкраденный не смог верно определить место и время напечатания той книги, то и владеть ею никакого права у него нет, и украсть её у