О роли женщин в этих книгах можно спорить так же, как спорили о «Пятидесяти оттенках серого», – и конечно, читающие люди не могут не понимать, что это здоровая дискуссия, пусть порой речь и идет о болезненных для общества темах. Ради подобных дискуссий мы и читаем! Но не важно, нравится ли нам профессия Белль и одобряем ли мы самостоятельную покупку цветов миссис Дэллоуэй: если читателям не по вкусу поведение женщин, описанных в книге, стиль тут в любом случае ни при чем. Во всех трех рассмотренных цитатах стиль полностью выполняет авторскую задачу: эти вступительные фразы цепляют читателя.

Первое предложение «Анны Карениной» гениально благодаря выбранной автором параллельной структуре. «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Простота звучания идеально дополняет мудрость содержания. Здесь Толстой делает то же, что и другие писатели, но по-своему: он признает, что все романы в конечном счете посвящены взаимодействию между людьми, в том числе – детско-родительским и семейным отношениям, и что в этих отношениях должно быть какое-то несчастье или конфликт, иначе не получится сюжета. Заявление Толстого не является истиной – так же, как и утверждения других писателей в первом предложении книги не являются истиной. Это – истина вымысла, она закладывает потенциал для создания вымышленного мира. Но такое вступление (как и другие рассмотренные нами) словно подает читателю сигнал: внимание, сейчас начнется сюжет!

Лучшие вступительные предложения (не важно, считают ли рецензенты те книги, которые с них начинаются, «серьезной литературой» или «чтивом») уже содержат в себе весь конфликт, который развернется на следующих трехстах страницах. И все это – в двадцати словах или даже меньше. Цель достигается за счет умелого использования грамматики и самых обыденных слов, которые мы едва замечаем. Вулф, например, заметила конфликт между титулом «миссис» и актом самостоятельной покупки цветов. Иначе она назвала бы героиню просто Клариссой. Тот, кто читает роман впервые, сразу зацепится за слово «миссис». Хм, подумает такой читатель, а существует ли мистер Дэллоуэй? И живет ли он до сих пор с женой? Может, они поссорились? Автор демонстрирует понимание структурных конвенций – от социальных до грамматических – и использует их, чтобы намекнуть на конфликт. Такой подход работает.

Теперь давайте взглянем еще раз на первую строку из романа Кинга. «“Разглагольствующий хрен-недомерок”, – подумал Джек Торренс». Возможно, кого-то из читателей смутит вульгарное слово «хрен» – как кого-то смутило намерение Белль Светланы совершить сексуальный акт за деньги. Однако эта фраза все равно выполняет свою задачу. Джеку Торренсу слово «хрен» нравится, а значит, мы уже кое-что о нем знаем. Напомним, искусство писателя состоит в том, чтобы создавать авторский голос с помощью стиля и повествования. Часть этой задачи – подбор слов: они должны подходить к описываемой сцене, характеру персонажа и выбранным грамматическим оборотам. Посмотрите, сколько всего вместилось у Кинга в шесть слов – три слова прямой речи и три авторской. Такая структура приятно ритмична. Предложение звучит хорошо при чтении вслух. Произнося его, почему-то испытываешь удовольствие. Обратите внимание на контраст между витиеватым словом «разглагольствовать» и грубо-просторечным «хрен». Здесь уже намечен микроконфликт, занимающий читателя. Как мы должны относиться к персонажу, с которым только что познакомились? Его язык – даже в мысленной речи – свидетельствует о том, что герой наделен определенной силой, авторитетом. Все авторские голоса в первых предложениях, которые мы до сих пор рассматривали, звучат уверенно и весомо. Другой многообещающий конфликт – между словом «подумал» и жесткой энергией слова «хрен». Почему Джек не произнес это слово вслух? Что произошло перед тем, как он это подумал? Почему он не может открыто высказать свое раздражение? Конечно, Кинг знает, как написать роман, увлекающий читателя, и здесь он с ходу погружает нас в пучину конфликта – между двумя обозначенными в первой фразе персонажами, противостояние которых становится ясно с первых же шести слов. Хороший стилист делает такие вещи сознательно: первое предложение – это наживка для читателя, сочетание авторского голоса и обещание конфликта. Нужный эффект достигается благодаря манере изложения и синтаксису. В данном случае задача исследователя-стилеметриста – найти самый надежный и простой способ научить компьютер считывать все эти хитросплетения разных параметров и сообщать, когда автор блестяще справляется со своей задачей.

В начале 90-х британский писатель Мартин Эмис вызвал сенсацию в прессе, получив за очередной роман аванс 500 тысяч фунтов стерлингов. Эмиса часто называли одним из ведущих английских писателей и хвалили именно за виртуозное владение стилем. Роман, за который был выдан аванс, вышел в 1995 году под названием «Информация»[131] (иронический кивок в сторону Джона Гришэма с его названиями из одного слова – «Фирма», «Клиент», «Камера»[132], каждый из которых побывал в списках бестселлеров). Книгу заметили в прессе. У нее также был определенный бюджет на рекламу. Но, несмотря на все это, она плохо продавалась – издатель позже сообщил, что тираж не достиг и 40 000 экземпляров. Почему? Возможно, мы поймем это, взглянув на ее первое предложение.

Сходство книги Эмиса с книгами Гришэма ограничилось названием. Роман Гришэма «Золотой дождь»[133] открывается следующей фразой: «Окончательное и бесповоротное решение стать адвокатом я принял, когда осознал, что мой отец адвокатскую братию на дух не переносит»[134]. В ней, как всегда у Гришэма, есть все необходимые составляющие: активное решение героя, намек на существование двух персонажей, упоминание семейных связей и конфликт. Язык простой, предложение легко читать, оно не перегружено придаточными. В нем нет лишних слов. Мы слышим голос и верим ему. Готово: все получилось.

А вот как начинается роман Эмиса: «Ночные города, мне кажется, полны мужчин, которые плачут во сне, а потом ничего не говорят об этом». Как нам удалось по первому предложению понять, что книга бестселлером не станет? Назовем только одну причину. В нем нет действия, нет взаимодействия, нет завязки для развития сюжета – ничего из того, что мы наблюдали в первых фразах бестселлеров. Оно полно слов, зияющих пустотой: «ночь», «сон», «ничего». Мы видим мужчин, которым не под силу даже признаться в собственных слезах. И кто такой этот «я», говорящий с нами? Облечен ли он властью? Чувствуем ли мы его авторитет, его искренность?

Скорее всего – нет, а причина – в стиле. Рассказчик не «знает» (и даже не «осознаёт», как у Гришэма) – ему «кажется». Более того, он как бы извиняется за это, отгораживаясь запятыми от остального предложения. Это не самый лучший способ преподнести читателям необычное утверждение. Слабая позиция автора выражена даже грамматически. Он не начинает с местоимения «я» и не пишет о себе в активном залоге. Он прячется за словами «ночные города» и за пассивным «мне кажется». Где людские сердца, где несколько персонажей, где намек на конфликт? Готовы ли мы пройти вслед за этим голосом триста пятьдесят страниц?