Я Хороший Пес, но мне так больно. Я ранен, но сделал выбор и знаю, что он был правильным.

Вновь прибывшие приближаются: странные запахи, никакого страха. Сложно оторвать голову от земли, но я стараюсь, чтобы на них посмотреть. Их оружие нацелено на меня, они кричат доктору, чтобы отошла, и она отходит.

Командир не-врагов мне знакома. Она была с Хозяином и Хартом. Ее зовут Эллен Асанто. Она была гражданской, а теперь стала военной. Я не понимаю, но кажется, мне и не нужно понимать.

Слова, снова слова, но все затуманивается, как и боль.

В этом спектакле, хорошем спектакле, кто-то жалуется актеру, что они умирают тысячу раз, но так и не могут познать смерть, не чувствуют всей боли. Просто возвращаются по воле драматурга, только в другой шляпе.

И вот я появляюсь во втором акте, вместо накладных усов – новая виртуальная личность. Правда, это уже не я. Не та женщина, которую убил Мюррей.

Чтобы покончить с боевыми действиями в Кампече, потребовалось устроить большую встряску на многих уровнях. В то время я только училась управлять своими мускулами и поняла, что не обладаю таким влиянием, какое воображала. Как и бесчисленные политики, я обнаружила, что как только нечто становится достоянием публики, публика хватает это, словно пес мячик, и носится как с писаной торбой.

Но вышло наружу то, что многим хотелось бы скрыть. Правду исказили и неверно истолковали. Ложь уже обошла полмира, прежде чем понадобилось замалчивать правду. И вдруг затрепетало на ветру грязное белье, которое ни я, ни «Редмарк», ни другие заинтересованные стороны не хотели вывешивать на всеобщее обозрение, каждый по своим причинам. Просто праздник для сторонников теории заговора, даже для тех, кто верит в рептилоидов.

Все заголовки, по славной традиции рассчитывать на идиота, гласили нечто вроде: «Шокирующая новость! Боевые роботы-убийцы уничтожают людей!» Хотя все обстояло совсем не так. Другое дело, если бы «Редмарк» использовала только ракетные установки, бомбы и роботов. Даже химическое оружие, давно запрещенное мировыми соглашениями. Да, были бы расследования и запросы, как и положено, но публика верещала не об этом. Они что же, восстали против Бога, или отбирают у нас рабочие места, или угрожают нашим детям? Люди требовали что-то сделать с биоформами. Со всеми биоформами, от Рекса и экспериментальных боевых моделей до домашнего пса бабули Скоггинс, которого она выводила из дома раз в неделю, чтобы донес покупки.

И для меня это стало проблемой, потому что как раз тогда я решила, что у них есть будущее.

– Ну что, займешь мое место? – Дэвид Кахнер плюхнулся рядом, ухмыляясь от уха до уха.

– Ты же не всерьез, правда?

Керам Джон Аслан выключил планшет и подвинулся.

– Почему это? Мне уже трижды делали предложения о работе, а дело еще даже не начало рассматриваться в суде.

Кахнер выглядел безукоризненно: прическа волосок к волоску с иссиня-черным блеском, оливковая кожа без единого изъяна, золотой гвоздик в ухе. На нем были смарт-очки последней модели, костюм, стоивший больше, чем мог даже вообразить Аслан, и рубашка с щеголевато расстегнутым воротничком, как будто его вот-вот вызовут на подиум.

– Ты даже не появляешься перед камерами, – заметил Аслан.

– А какая разница? Да и вообще, только перед главными камерами, но босс говорит, что позже, вероятно, у меня возьмут интервью. А еще ток-шоу и скрытая реклама. Людям это интересно, Кей-Джи. В Международном суде не было дела такого уровня со времен Нюрнберга. А это в той же степени твое дело, как и мое.

– Погоди-ка, реклама? – Аслан не мог понять, всерьез ли он. – В смысле, что-то вроде «В Международном суде всегда пьют пепси-колу»?

Кахнер выудил из кармана камеру-дрон и, моргнув, направил ее на смарт-очки, просияв безупречной жемчужной улыбкой.

– Ну разве я не телегеничен, Кей-Джи? Разве в скором времени я не стану любимцем мировой прессы?

– Нет, – мрачно заявил Аслан. – Никто тебя не знает, а в прессе полно фоток старого козла Арнака, потому что он главный обвинитель.

– Арнак сказал, что подключит меня, я тоже поучаствую в паре фотосессий.

Кахнер изучил безукоризненные ногти.

– Арнак много чего говорит.

– Ты просто злишься, что не в команде. – Почувствовав, что выразился не слишком дипломатично, Кахнер всплеснул руками. – И, кстати, это неправильно. Ты же сполна отработал на процессе над халифатом.

– И до сих пор отрабатываю.

– Правда?

Аслан мрачно кивнул.

– На прошлой неделе камеры засекли у моей машины какого-то парня, и парковка закрылась на шесть часов. Не помнишь разве?

– Помню ту суматоху. Но не знал, что это из-за тебя. – Кахнер покачал головой. – И все-таки это показывает, какой ты молодец. Тебя должны были взять в команду по Кампече.

– Дэвид, меня поставили в центре дела халифата, посчитав, что хороший мусульманин не попадет под перекрестный огонь, что прекрасно свидетельствует о том, как слабо наши боссы понимают… наверное, все. И это беспокоит.

Кахнер явно хотел заверить, что все дело в его способностях как юриста, а не в способе молитвы, но Аслан отмахнулся:

– Теперь ты будешь в центре внимания, Дэвид. И ты уж выдоишь из этого все возможные выгоды.

Принесли два эспрессо, и пока не ушел официант, они молчали. В таком баре они не стали бы обсуждать что-либо конфиденциальное, но всегда есть риск случайной утечки в прессу, которая разрушит многообещающую карьеру.

– С мелкой рыбешкой прошло хорошо, со всеми этими «я только выполнял приказы». И все благодаря моей безупречной подготовке к делу. Арнак умеет толкать зажигательные речи, но не мог бы сказать и какой сейчас год, если бы не мои ежедневные е-мейлы, – протянул Кахнер.

– Так значит, на очереди Мюррей?

Кахнер ухмыльнулся.

– Старик Псарь собственной персоной, ох и скользкий же говнюк.

– А дальше?

– Совет директоров «Редмарк» устроил спасительный сеанс отставок, – ответил Кахнер, – и, насколько я знаю, несколько шишек из корпораций предстанут на слушаниях в сенате. Но след уже остыл, Кей-Джи. Если и есть доказательства связи химической атаки с кем-нибудь из Совета директоров, то он похоронен глубже, чем мы сумеем откопать. Так что остается Мюррей, ведь именно он принимал решения на месте, использовал активы «Редмарк» для личной войны. Судя по рассказам, это прямо какой-то полковник Курц[3] двадцать первого века, как там называется…