Но собственного жизнеописания родитель, похоже, не вел. Только стихи пописывал. Надя рассеянно взяла папку с отцовским творчеством, наскоро проглядела листочки. Как автор папа ее совсем не впечатлял. А практической пользы от стишат никакой. И даже дат под ними не стояло.

Но один очень короткий текст запомнился:

Я все тебе даю – и я хороший.

А стану нищим – сразу меня бросишь.

Про кого это он, интересно? Про жену? Про любовницу? Про дочку?

Митрофановой не было никакого дела до папиных амуров. Зато сводная сестрица – жена, блин, олигарха! – злила, интриговала и раздражала чрезвычайно. И Надя опять не выдержала. Вытянула из пачки давних, до 2002 года, писем самый яркий конверт. Вынула письмо, начала читать. Ну конечно. Опять Америка. 1996 год. Город Миззула.

Папуль, ты меня, конечно, не слишком щедро спонсировал, но я все равно позволяю себе лазить по магазинам. Как без них? Шопинг – величайшее американское развлечение. Сами штатовцы отовариваются в моллах. А меня, бедную девочку из России, пытались отправить в PAWN-shop. Слышал когда-нибудь, что это? Чисто американское название. Магазин подержанных вещей. Они в Миззуле двух типов. В одних – электроника, оружие, инструменты, кожаные куртки. В других – собственно шмотки. Сначала я честно пыталась чего-то себе отыскать в груде явного барахла, но потом решила, что у нас, советских, собственная гордость. И поняла, что за одеждой надо ходить в маленькие магазинчики. Там, в отличие от моллов, можно торговаться – если, конечно, приглянешься менеджеру. В одном таком я рассказала целую патетическую историю о том, как моя мама (которая, как и я, носит размер смолл) мечтает об американской кофточке – в итоге сбила цену с $59 до $40.

А вот в бэу электронных магазинах можно реально урвать дорогую, очень хорошую вещь. Это ведь не просто торговая точка, а ломбард. Когда у людей возникают проблемы с финансами, они несут свое барахлишко сюда. Если вещи через месяц не выкупают, те поступают в свободную продажу (впрочем, краденое сюда тоже несут). Я купила в PAWN-shop очень-очень крутой лазерный диск с «Временами года» Вивальди. Точно такой мы слушали в машине миллионеров по дороге в Сиэтл. Теперь часто думаю: кто принес его в PAWN? Разорившийся богач или вор, обчистивший чью-то крутую виллу? И решила для себя, что обязательно буду жить так, чтобы дорогие мне (и просто мои дорогие!) вещи никогда не оказались в ломбарде!

– Звезда ты моя, – пробормотала Надя, убирая письмо обратно в конверт. – Неужели в Америке нет других достопримечательностей, кроме ресторанов, магазинов, дорогих особняков?

«А ведь отец у нас общий, генетика – наполовину одинаковая. Я, получается, мамину нетребовательность унаследовала? Или, когда с детства живешь бедно, о роскоши даже не мечтаешь?»

Надины философские разышления прервал громкий невнятный крик. Откуда это?

Выскочила во двор и опешила.

Снова соседка чудит. Слепоглухая Ольга Черемисова вцепилась со своей стороны в сетку-рабицу. И очень громко, нечленораздельным своим голосом выкликает:

– Убство! Знт, знт!

Надя подбежала к ней. Лицо у женщины иссиня-бледное, губа прокушена до крови, пальцы побелели – с такой силой впились в забор. Что делать?

Митрофанова поступила согласно первому побуждению. Просто подошла к несчастной вплотную и сквозь рабицу успокаивающе погладила по руке. Произнесла – громко, но стараясь не сорваться на крик:

– Вы хорошая. И все хорошо. Успокойтесь, пожалуйста.

Ольга Черемисова мгновенно перехватила ее руку. Благодарно сжала. Из глаз лились слезы. Губы шевелились, шептали:

– Нэмгу. Нэмгу. Все выдт. Слшт.

Надя – второй, свободной, рукой – начала гладить женщину по плечу. Жаль беднягу, но наблюдать ее концерты – не хватит никаких нервов. Надо прямо сегодня поговорить с Полуяновым. И в ближайшие выходные отгородиться ото всех соседей глухим забором.

Тут неожиданно явилась подмога. Из дома на соседнем участке вышла молодая женщина. Черты лица простенькие, но стройная, в себе уверенная, при полном офисном параде. Юбка выше колена, строгий серый пиджак, яркое пятно – красная блуза. Только вместо туфель на каблуках – ярко-сиреневые пластиковые галоши. Увидела Надю, неодобрительно дернула подбородком, поспешила к забору. Виновато улыбнулась:

– Простите. Это мама моя. Разнервничалась. С ней бывает.

Взяла Ольгу за плечи и довольно грубо оторвала от сетки. Та неохотно повиновалась, но продолжала повторять:

– Нэмгу. Нэмгу.

Девушка страдальчески сморщила носик:

– Придется успокоительное колоть. Что-то совсем она сегодня… в неадеквате. С работы меня выдернула! У меня должность ответственная, никогда еще не уходила посреди дня…

На лице – искренняя досада. И на мамашу свою смотрит сердито. Бедная слепоглухая!

– А про что она говорит? – поинтересовалась Надя. – Что еще за убийство?

– А вы не слышали? – удивилась дочка инвалидки. – Тут, в поселке. Девицу прикончили. Труп сегодня утром нашли.

Надя побледнела:

– Да вы что?! А кто… кого убили?

– Без понятия. Своих проблем выше крыши, – сердито буркнула Ольгина кровиночка. – Меня другое волнует: какая сволочь матери об этом сказала? Все ведь знают – ей волноваться нельзя.

– Знт. Знт. Рнш, – упрямо повторила слепоглухая.

Но дочь лишь отмахнулась. Произнесла громко и раздраженно:

– Мама! Ты клиентам предсказывай. А мы здесь все свои.

Кивнула Наде:

– Извините.

И потащила Ольгу в дом.

«Но она ведь правда предсказывала! Может, сама и убила?!»

Митрофановой стало совсем страшно.

Нужно срочно узнать, что произошло. Только как? К Тимофею Марковичу постучаться? Нет. Лучше сбегать в сельпо.

Надя не стала тратить время и переобуваться – как и дочь Черемисовой, поспешила в магазин прямо в пластиковых галошах (в Васильково, уже заметила, многие в них ходили, по-свойски).

Пока торопливо шла, думала: вечер-то вчера был нехороший. Кромешная тьма, полная пустота на улицах. Случайно ли во всем поселке вырубилось освещение? А для чего приезжал в Васильково молодой рэпер на «Ауди»? Неужели у них с Ланой просто свидание было?

Едва показался одноэтажный, линялый от дождей домик сельпо, девушка поняла: дело и впрямь серьезное. У входа – полицейская машина, еще несколько авто (хотя днем здесь никогда никакого транспорта). Группками, с озабоченными лицами, стоят взрослые. Меж ними носится мальчуган, с восторгом наставляет на всех пистолет, выкрикивает: «Паф, паф!»

Надя растерянно оглядела публику. Спросила, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Что случилось?

К ней обернулся грустный дедок: