– Вино пить будешь? – поинтересовался я, потрясывая бутылкой.

– Нет. И бутылкой не тряси. Осадок весь поднимется. Пиво будешь?

Я осмотрелся, затянулся духотой, понял, что вино разморит, и послушно кивнул предложенному пиву.

Вера включила фильм. Она молчала. Да, что самое забавное, я тоже не находил тем, за которые можно было зацепиться и перейти к сексу.

Она с ногами сидела на диване в драных джинсах и серой застиранной майке с сиротливой надписью Young lovers never die. Волосы, как всегда, собрала в неряшливый пучок на затылке. Она не готовилась к моему приходу. И действительно собиралась смотреть кино.

Время от времени мы, взяв новое пиво из холодильника, медленными и сонными шагами шли на балкон: я – курить, она – составлять компанию и иногда делать по затяжке от моей сигареты.

Когда пошли начальные титры второго фильма, я уснул. Не потому что был пьян, а просто уснул – от лета, усталости и состояния тотальной расслабленности, выпив всего пару бутылок. Вырубился на разложенном в гостиной диване, где Вера честно показывала мне кино. Уснул рядом с девушкой, которую собирался обесчестить. Проснулся я, правда, один.

Около десяти утра. Солнце дубасило по сетчатке – собственно, от его поползновений в мою сторону я и открыл глаза. С этого момента я стал считать, что шторы важнее кровати или даже белья. Можно жить в пустой квартире, но шторы быть должны.

Я бродил по пустому дому, слушал диски Вериного отца, смотрел клипы и новости. Спустя час зашел к Вере в комнату. Она спала, как эмбрион. Уютно свернувшись сразу на нескольких подушках… В длинной мужской рубашке с пятном от крови на локте. Рубашку много стирали. Но пятно так и не ушло. Вера не сопела и, казалось, даже не дышала, экономя кислород. Она почти не двигалась, так, изредка подрагивали пальцы на ногах, видимо, бежала марафон в своих сновидениях или пятилась от гиены.

До этого мне не доводилось видеть спящих девушек. В отрубе, пьяных, отключившихся – да. Спящих – никогда.

Я подошел к Вере и начал тихо дуть: сначала в затылок, затем в ухо. Заглянул под рубашку, чтобы проверить первичные половые признаки, – она начала просыпаться. Я посмеялся про себя и решил пощекотать ей пятки. Вера проснулась. Несколько минут смотрела в одну точку, пытаясь понять, что происходит.

– Слушай, ты прости, что я вчера так… Уснул… Что, в общем, ничего не вышло… – Я потупил взгляд.

– А? – удивленно спросила Вера, откровенно показывая, что не понимает, о чем идет речь.

– Ну не прикидывайся.

Сейчас-то я могу с уверенностью заявить – Вера не прикидывалась. А тогда мне казалось, что, если девушка принимает в гости на ночь особь противоположного пола, секс у них быть просто обязан.

– Что? Сколько времени? – Вера изо всех сил пыталась сориентироваться в пространстве.

– Десять.

– Ты чего в такую рань проснулся? – Ее возмущению не было предела.

– Мне не спится. Там штор нет. Можно я у тебя лягу?

– Как хочешь…

Я стянул с себя джинсы, футболку и забрался под тонкое летнее одеяло в одних боксерах. Начал приставать. А Вера уснула… Думаю, она уснула даже до того, как я начал приставать. А может, когда я пришел в комнату и попросился к ней в кровать, она и не просыпалась, а дала согласие во сне. Но какая теперь разница.

Образ спящей Веры не покидал меня несколько дней. Такую Веру я потом несколько лет находил дома ближе к утру. Как будто у нас никогда не было секса.

Что она делала вечерами и ночами, мне приходилось лишь догадываться. Когда я приходил, она иногда поднималась сонная с кровати и кормила меня остывшей едой – мы никак не могли купить микроволновку. А разогревать одну тарелку заветренной пасты на плите долго и лениво. Готовила Вера вкусно, но рано. Делала поесть себе и мне. Ела сама, мою тарелку закрывала шуршащей фольгой и ставила в холодильник, иногда прикрепляя бумажки с указанием, как есть, и объяснением, что это. Ведь я могу по пальцам пересчитать вечера, которые мы провели дома вместе.

«Чем занималась?» – любопытствовал я в минуты наших редких предутренних ужинов. «Да так… Гуляла, каталась…» – отвечала она каждый раз. «Видела кого-нибудь?». «Людей…» – увиливала она, прикидываясь, что не замечает, как сильно мне требовались имена и характеристики. «Каких людей?» – не сдерживался я периодами. «Как каких? Разных!» – Она смотрела на меня наивными глазами.

Вера не способна украсть кошелек или ограбить дом. Убить? Разве что по глупости. Или из самых лучших побуждений.

…После смерти отца Вера стала ближе ко мне физически, но душой пошла гулять в одинокие дебри размышлений.

Я в них не лез.

Я их не замечал. Или не хотел.

Мне было достаточно того факта, что сейчас она рядом. И что немаловажно, именно здесь и сейчас. Так странно, еще немного – и нас захлестнул ворох дел по наследованию квартир. Вера принципиально не жила там, где умирал кто-то из близких. Она закрыла квартиру отца на ключ. И больше туда не возвращалась. Даже спустя три или четыре месяца. Я иногда спрашивал, не хочет ли она приехать туда одна ближе к вечеру, сесть в его глубокое кресло. Посмотреть, что хранится на закрытых полках. Она отвечала, что если зайдет внутрь, то откроет платяной шкаф со скрипящими дверцами, достанет его пиджак, один из тех, что видела на нем чаще остальных, в большинстве своем новых и ни разу не надетых, уткнется в него. И почувствует запах. Умершей, но такой родной плоти. Когда мы молоды, то смотрим на людей со знанием, что всех сможем заменить. Одну женщину – другой, второго друга – третьим. А с Верой случилось так, что она раньше всех осознала, что есть в жизни нечто уходящее, скользящее сквозь тебя, не поддающееся обмену, замене… и другим тиражам.

Под натиском обстоятельств я подписался на несколько авантюр, связанных с преобразованием подвалов в помещения под рестораны и чердаков – под офисы. С «партнерами» мы встречались вечерами, продумывая все новые и новые схемы, как урвать кусок пожирнее и при этом не попасть под 159-ю статью УК РФ. Позже мы отмечали очередной прорыв в деле и разъезжались почти под утро.

«Останься! Просто возьми и останься. Побудь с ней. Ты сейчас ей нужен». Я постоянно уговаривал себя стать добродетельным. Помочь тому, кто во мне нуждался. Но вечно находились причины и отговорки. Казалось, мы стали жить параллельными жизнями в одном, угнетавшем нас обоих пространстве. «Нет, не люблю, – говорил я себе. – Так, временное». Хотя и любил. Особенной, непонятной никому, даже мне, любовью. Ценить? Нет, не ценил.

Веру погубила ее странная любовь к подонкам. Отец, Ник Кейв, Буковски и даже я – все мы были подонками по природе, которой не могли противостоять. Нет, не негодяями – мы просто жили как жили, не пытаясь меняться в угоду обществу… даже обществу любимых женщин. Особенно в угоду им.