Мои родители давно уехали из России – едва увидев зародыш моей самостоятельной жизни. Это и объединяло нас с Верой – отсутствие близких рядом и рядом кого-то близкого. Мы не помнили, что такое семейные завтраки, обеды и ужины, не собирались кланами и кастами по дням рождения и частенько отмечали Новый год во сне, завалившись спать в одиннадцать с пачкой снотворного. Но вместо того чтобы вцепиться друг в друга и варить овсяные каши, мы боялись оказаться вплотную друг к другу без запасных выходов. Сначала была постель, потом дружба и постель, потом я притащил к себе жить. Что делать дальше, ни один из нас не имел никакого понятия. Однако мы любили друг друга, но кого и когда это спасало от тотального самоуничтожения… После той ночи… Когда мне было шестнадцать. Когда Вере не хотелось ничего, а мне – секса. Даже неважно с кем.

Мы позавтракали, и я ушел. Она улыбалась в дверях. Еле заметно. Я не мог заставить ее смеяться. Не женщина – Троя.

Меня будоражил тот факт, что ничего не случилось даже околоинтимного. Но я видел ее спящей. Мне казалось, что это ничего меняет. Насколько многое это во мне изменило, я понял только сейчас.

Я же мог тогда… Когда она только нажала на Play и заиграл фильм, мы лежали рядом, так далеко и так нестерпимо близко, все обернуть сексом, завернуть… наутро развязаться. Но я не решился, струхнул. И вовсе не потому, что во мне не было похоти. Она же пустила меня. Открыла двери, включила фильм… протянула моментально запотевшую бутылку пива. Почему я просто сидел рядом, молчал и пялился в экран. Почему я уснул тогда? Потому что был в зоне комфорта. А зону комфорта нельзя просто трахнуть и уйти. Потом захочется вернуться. Но пустят ли тебя?

И я ждал.

Несколько дней ждал.

Бродил вечерами по набережной. Один.

Просто уходил от братии своих шалопаев с банкой пива и, если финансы позволяли, банкой колы, разбодяженной виски, и наворачивал круги по Краснопресненской набережной.

Ближе к выходным встретил ее. Одну. С книжкой в руках. Она сидела на пристани, где неподалеку скоро вырастут, как сыроежки, небоскребы, с банкой энергетика. Свесив ноги и с плеером в ушах. И читала. Я смотрел на нее в черном трикотажном платье с тонной ремней. С пучком из волос, похожим на улей. Унизанные бесчисленными браслетами руки переворачивали страницы, порой послюнявленным пальцем. Она сидела, подложив под попу шлепки, и ничего вокруг себя не замечала.

Как из поливальной машины, включили дождь. Он рисовал анималистический принт на асфальте и ронял свои капли на Верину книжку. Казалось, она не замечала буйства стихии и даже не встрепенулась.

Сначала я подумывал неслышно подкрасться сзади и скинуть ее в реку. Потом самому прыгнуть и спасти. Конечно, чтобы впоследствии отогревать страстным соитием, а еще лучше – оказаться в зоне комфорта. Снова уснуть рядом.

Я стремглав понесся вниз по набережной. Выпил еще. Позвонил. Спросил, где она. Ответила, что недалеко. Я дополнил скудный и смущенный с моей стороны монолог предложением вместе пройтись. Вера отказала.

Спустя несколько часов перезвонила. Попросила принести плед. И фонарик. Читала Бегбедера в оригинале. Он тогда только вышел на Западе. Отец принес книгу себе, а Вера стащила. Утром ее надо было вернуть на письменный стол – пока И.В. не вернулся с пьянки.

Я принес, что она просила. И ту бутылку вина, которую в нашу первую ночь без секса она велела забрать с собой. Купил по дороге два пластиковых стаканчика. Из дома предусмотрительно взял штопор.

Мы молча глушили вино, чтобы согреться. Она все читала. Я предложил проводить – она молча дала знак согласия. Когда мы подошли к подъезду, у Веры прорезался голос.

– Он, – она показала на пропитого дядьку на обложке, – автор книги, говорит, что любовь живет три года…

– А дальше что происходит?

– А дальше она долго и мучительно умирает. Быть может, даже всю жизнь, – спокойным и безразличным тоном отрезала Вера.

Снова припустил дождина и принялся полосовать реальность косыми струями. Вера с грустью смотрела на мокрые страницы, понимая, что испортила ценное издание. И вдруг я ее поцеловал. Раз – и осмелел. Спонтанный поцелуй казался мне взрослым поступком.

Более того, меня это так возвышало в собственных глазах. И даже сделало на минуту мужчиной. Я знал, что, скорее всего, получу оплеуху и пойду лесом… Но я это сделал. Сделал без сомнений. Потому что решил.

Но что удивительно, Вера не ответила мне отказом.

– Пошли… – показала она на дверь.

– Куда?

– В подъезд. Холодно.

Мы поднялись на третий или четвертый этаж и расселись на широком подоконнике. Вера распустила волосы и отжимала их, вдрызг промокнув. Я снял с себя балахон и накинул ей на плечи. Не дав мне отойти, она взяла меня за руку, а после обняла.

Положив щеку мне на плечо, она подула в шею, так, что я поежился… Чуть посмеиваясь, поцеловала меня в ухо, так что начало звенеть. Холодными пальцами забралась под майку, промокшую от дождя.

– Ты же тоже не хотел, чтобы все было просто? – прошептала она и, не дав мне ответить, сама поцеловала.

И мы, уподобляясь героям фильмов, которые так любила смотреть Вера, набросились друг на друга, несколько раз с грохотом и смехом падали на пол, пугая соседей, что молчаливо ожидали лифта на первом этаже. Запустив шаловливые пальцы внутрь мокрых от дождя и, надеюсь, желания трусики, я задрал Верину ногу и попытался войти в нее… Но в этот момент мы в очередной раз не смогли удержать равновесие и шумно повалились друг на друга.

Секса у нас не получилось. Но рассмешить Веру мне удалось.

Мы выкурили пачку сигарет, сидя на разодранных страницах Бегбедера на лестничной клетке. Когда около трех часов ночи И.В. так и не появился, Вера предложила пойти спать к ней. Я словно сейчас вижу, как мы двигались в сторону спальни. Было антарктически промозгло – Вера обожала холод и открытые окна. Чтобы хотелось поскорее забраться под двуспальное одеяло – согреть пятки о соседние. Мы настолько продрогли, что Вера сразу потянула меня в горячий душ. Для меня все происходящее напоминало апокалипсис. Принимать душ с девушкой, с которой не было секса. Мылить мочалку, тереть спину, икры, щиколотки. Выдавливать на ладонь шампунь и мыть ей голову. От холода у меня пропала эрекция. Иногда, опустив взгляд на мой пах, Вера в сомнениях отворачивалась, принимая это на свой счет.

Хотелось бежать.

Но я понимал, что уже не уйду от нее. Ни утром, ни даже через неделю.

Залпом осушив несколько кружек горячего чая и все еще дрожа от холода, мы забрались под теплое одеяло. Вера отвернулась к стене, сделав вид, что уснула. Ее мокрые волосы намочили подушку, и мне не спалось. Я провел пальцами по позвоночнику Веры. Сначала едва касаясь. Потом чуть царапая ногтями. И отчего-то больно ущипнул ее за бок. Вера развернулась и схватила меня за нос.

– С ума сошел? Думай, что делаешь!