«Старые правила больше не работают, – подумала Герцогиня. – Ветхий Завет, Новый Завет… эти создания пляшут под другой ритм. Может, мои уши слишком стары, чтобы его расслышать. Однако сестра слышит его; Ханна каким-то образом общается с лишенными. Ведет их. Не поэтому ли с каждым днем все больше лишенных оказывается запутавшимися в Жиже?

Герцогиня нахмурилась, когда группа из примерно тридцати лишенных перестала царапать и скрести стену перед собой, потом сместилась на несколько десятков футов и вновь принялась за работу над новой секцией кладки. К нему стекался ручеек новых душ, прижимая старых к стене.

За ними – кукловод до кончиков ногтей – стояла ее юная сестра. Переходила с места на место, управляла их усилиями, говорила, над какой частью стены работать и когда пора двигаться дальше.

– Пусть ее, – произнесла Герцогиня вслух; голос преисполнен уверенности, которой она не чувствовала. – Пусть скребут стены; посмотрим, что им это даст.

Зазвучали трубы, и лишенные выжидающе подняли головы.

В небе появилась щель; ее заволокло белым светом. С каждой секундой щель становилась длиннее и шире. Из толп взмыл крик, бесчисленные тела поворачивались к свету.

«Бедняги. Иллюзия спасения хуже, чем его отсутствие. Забвение было бы предпочтительнее. Небытие. Какой бы ни была их почвенная жизнь, они заслуживают лучшего».

Лишенные рванулись вперед, крича, царапаясь, кусаясь, прокладывая себе путь к воображаемому раю; Герцогиня не выносила эти звуки, даже спустя столько лет.

По крайней мере, большинство лишенных.

Она нахмурилась, отвернулась от сияния к той секции, где банда лишенных старалась процарапаться сквозь стену. Группа не только выросла (теперь там было не меньше сотни душ), они разделяли общую черту: ни один из них не обращал ни малейшего внимания на разрыв в небе. В отличие от сотен собратьев, всецело, решительно игнорировали его, беззвучно и методично продолжая исследование стены, завещанное им Ханной.

Несмотря на расстояние, Герцогиня была убеждена, что сестра смотрит в ее сторону и улыбается.

Ей это не понравилось.

Ей это совсем не понравилось.

Джо понимал: в том, что он видит, есть некая красота. Но он понимал и то, что его душе – или оставшемуся от нее – не хватает воображения, чтобы проникнуться этой красотой. Пейзаж заполняли фургоны, их округлые крыши укутывал снег; рассеянные уколы света придавали сцене вид уютного зимовья.

– Похоже на рождественскую открытку, да? – сказала Дейзи-Мэй.

– Ага, если открытку изготовили для магазина «Всё за фунт», – ответил Джо.

– Никакой любви к родному городу. Позорище, блин.

– Я, проклятый бродить здесь целую вечность, точно буду позорищем.

Они следовали за Райаном пешком. Дилер отказался от машины ради короткой прогулки до кемпинга «У Дакинга». В мертвый сезон это место было практически заброшено, виднелось только несколько полосок света; морозостойкие туристы пользовались выгодами рухнувших цен. Джо полагал, что это предпочтительнее ночевки на пляже, хотя стоило бросить монетку.

Шум моря, всего в паре сотен футов отсюда, успокаивал – кусочек детства, к которому можно причалить, спасаясь от безумия. Джо заметил, что плеск прибоя помогает ему выстроить мысли, а следом – факты.

– У тебя прикольное лицо, – заметила Дейзи-Мэй, когда они следовали за Райаном по кроличьему загону домиков и автоприцепов. – Типа сердце прихватило.

– Мы близко, я чувствую. Если б ты занималась этим столько, сколько я, тоже почуяла бы след.

– А что случилось с фактами? – поинтересовалась Дейзи-Мэй. «Полицейская работа опирается на факты. Стоит тебе отойти от них, и ты поскользнулся. Все продажные копы, которых я знал, забывали об этом».

– Я произвел на тебя сильное впечатление?

– Тсс… – шикнула Дейзи-Мэй. – Дерьмо закипело.

Джо быстро увидел, что она права. Райан остановился; его жилистое тело очерчивал свет, сочащийся из домика в сотне футов отсюда. По сравнению с прочими этот был однозначно роскошным, на что откровенно указывали лесенка и фальшивые колонны по обе стороны от нее. Джо с девушкой подошли ближе, пока дилер мялся снаружи, поставив ногу на нижнюю ступеньку.

– Выглядит так, будто он идет к своей смерти, – заметила Дейзи-Мэй.

– А кто сказал, что нет? – отозвался Джо.

В домике залаяла собака – хриплый рык ярости и нетерпения.

– Надо тебя предупредить, – сказала Дейзи-Мэй. – Собаки нас терпеть не могут. Они нас чувствуют, а самые тупые даже видят. Не спрашивай, почему, но это правда.

– Ненавижу собак, – ответил Джо.

– Кто ненавидит собак?

– Тот, кого они раз десять кусали во время облав.

– Это мой мальчик Райан снаружи? – окликнул изнутри мужской голос.

«Мальчик Райан» поправил бейсболку, будто от этого дела могли стать лучше.

– Ага, босс, это я.

– Холодно в такую ночь болтаться в дверях, – сказал мужчина. – Заходи внутрь.

Райан неохотно послушался, дергая воротник куртки; с неба продолжала падать снежная лавина.

– Ты как, в порядке? – спросила Дейзи-Мэй, глядя на посеревшее лицо Джо. – Что-то ты посмурнел.

– Голос, – произнес Джо. – Он знакомый.

– Знакомый в каком смысле? – уточнила Дейзи-Мэй.

Вместо ответа Джо последовал за Райаном по лесенке. Пес внутри разразился лаем, когда Джо оказался у двери.

Это не может быть он. Это невозможно. А если возможно, значит, то немногое, что знал Джо, то немногое, что он помнил, было ложью.

Когда Джо прошел сквозь стену домика и увидел мужчину внутри, он осознал, насколько в действительности велика эта ложь.

* * *

«Пит».

Они вместе терпели, вместе разбивали головы, поднимались по служебной лестнице – синяя кровь, братство до конца, безукоризненные, неподкупные, полицейские как должно, защищать и служить, служить и защищать. Господи Иисусе, мужик даже произнес речь на похоронах Джо. Пит был последней истиной, которую знал Джо.

«Последняя истина» швырнула пепельницу в собаку, рычавшую на призрачные ноги Джо. «Тигра, заткнись. Ты знаешь Райана. Он тебя знает, правда, Райан?»

Райан подтвердил, что знает.

– Блин, я же тебе говорила. Собаки нас ненавидят, – сказала Дейзи-Мэй и настороженно перевела взгляд с тявкающего пса на мужчину средних лет. – Это чувак с твоих похорон, да? Который был с твоей женой?

Правда? Внезапно, в этой ядовитой оболочке стали и бедности, Джо задумался. Как это может быть Пит, лучший коп, которого он знал, лучший мужчина, которому он подражал или, по крайней мере, пытался, – настолько непоколебимый в своих обязанностях, настолько устойчивый к коррупции? Если эти воспоминания – ложь, тогда что вообще правда? Внезапно Джо возжелал почвенной амнезии – но вместо нее был награжден ясностью мыслей, четко выраженной, почти жестокой.