Они вместе поднялись в спальню. Там он сел на кровать, снял ботинки, разделся до трусов, лег и закрыл глаза, чтобы Уиллоу могла переодеться, не смущаясь. Через пару минут он почувствовал, как она скользнула в постель, опять прижалась к нему и положила голову ему на грудь. Да, это действительно было непросто. Он обнял ее за плечи.

– Спасибо, что помог, – сказала Уиллоу.

– Мне это было в радость, – ответил Эндрю, не покривив душой. – Я получил настоящее удовольствие. Вспомнить хотя бы лицо Джинни, когда она увидела цветы! Я тогда испытал нечто особенное.

– Я тоже. А сколько завтра будет разговоров! Нам надо продумать алиби.

– Я всем буду говорить, что провел ночь в постели потрясающей женщины, – сказал Эндрю и рассмеялся.

Они помолчали. Он почувствовал, что она задремала. Обычно он вынимал слуховой аппарат, только дождавшись, когда девушка уснет, потому что не любил привлекать внимание к своей глухоте. Но от Уиллоу он мог не прятаться: она и так все знала. Хоть Эндрю и стеснялся немного, с нею ему было комфортно, ведь ее, по всей видимости, ничем нельзя было смутить.

– Я вынимаю наушники, – сказал он. – Поэтому не говори ничего такого, на что хочешь получить ответ. Или говори так, чтобы я видел твое лицо. Если вдруг случится пожар, толкни меня хорошенько.

– А дома у тебя для таких случаев что-то предусмотрено?

– Дымовая сигнализация, которая соединена со специальным маячком и с вибрирующим ковриком у меня под подушкой.

– Ясно. Ну а здесь я позабочусь о том, чтобы ты не умер. Обещаю.

Эндрю, улыбнувшись, вынул наушники. Мир погрузился в почти полное безмолвие. Стихло и дыхание Уиллоу – это сейчас беспокоило Эндрю больше всего. Она лежала на его груди, подперев голову руками, и просто смотрела на него с широкой улыбкой. Он положил наушники на прикроватную тумбочку и опять заглянул в лицо Уиллоу, чтобы узнать, по-прежнему ли она ему улыбается. Поскольку слышать он больше не мог, а поддерживать какую-то связь с ней ему хотелось, он погладил ее волосы.

– Чтение по губам, – заговорила Уиллоу, и Эндрю сосредоточился на артикуляции, – насколько оно точно?

– Не очень точно. Многое нужно угадывать из контекста, а еще по мимике, телодвижениям и выражению глаз. Даже лучшие в мире чтецы прочитывают тридцать-сорок процентов. И то если говорящий стоит прямо перед ними и хорошо освещен. Растительность на лице тоже может мешать. Так что усы не отращивай. Многие слова, когда их произносят, выглядят похоже или одинаково. Например, «я тебя люблю» трудно отличить от «пальму я срублю» или «яблоко ловлю».

Уиллоу рассмеялась, и Эндрю опять стало ужасно жаль, что он этого не услышал. До него донесся только какой-то шум, неясный, как подводное эхо. Посмотрев на него так же внимательно, как и он на нее, она сказала:

– Ладно, чтобы ты понимал все правильно, я перестану болтать и сделаю вот так. – Она подалась вперед и поцеловала его.

Да уж, здесь недопонимания быть не могло! Эндрю гладил Уиллоу по волосам, ощущал вкус ее губ, вдыхал ее аромат, все доступные ему чувства обострились. Она была великолепна и дарила ему фантастические ощущения. Он целовался со многими женщинами, но так – ни с одной. С Уиллоу все было по-другому, гораздо лучше, а почему – он не знал. Она слегка отстранилась и улыбнулась.

– Спасибо за разъяснение, – сказал Эндрю.

Уиллоу улыбнулась еще шире и опять поцеловала его – теперь коротко.

– Спокойной ночи.

Она приподнялась и выключила свет, но луна струилась в окна, купая все в серебре. Уиллоу снова легла и уютно устроилась у Эндрю на груди. Он знал, что она слышит, как сильно бьется его сердце. Этой ночью ему опять не грозило выспаться.

Утром Уиллоу проснулась в кровати одна. Судя по тишине в доме, Эндрю ушел. Она села и огляделась по сторонам. На подушке лежала желтая роза, а рядом записка. Поглаживая нежные лепесточки, Уиллоу прочла:

Моя очаровательная Уиллоу!

Честное слово: ты самая замечательная девушка из всех, кого я встречал, и я бы с радостью провел весь день в твоей постели, обнимая тебя и, может быть, даже наслаждаясь новыми восхитительными поцелуями. Но я не знаю, где мы с тобой находимся: поцеловала ли ты меня в виде исключения или это был шаг вперед, не пожалеешь ли ты о нем сегодня утром. Я избавлю тебя от возвращения к неловкому разговору. Если ты по-прежнему не хочешь отношений, я буду счастлив ждать до тех пор, пока ты их не захочешь. Если же ночью ты решила отбросить свою осторожность и не прочь как следует это отметить, то я приглашаю тебя на ужин – на наше официальное первое свидание. Я приготовлю тикку[4] из курицы с масалой, будут свечи, цветы и, разумеется, поцелуи. Если ты этого пока не хочешь, ничего страшного. Излишки соуса я заморожу. Скажешь «нет» – никакой неловкости не будет, обещаю. Скажешь «да» – буду ждать тебя в семь.

Надеюсь, что твой,

О боже! От такой милой записки невозможно было не улыбнуться. Даже удивительно, как много Уиллоу уже чувствовала к этому молодому человеку. И хоть одна часть ее по-прежнему высказывалась против того, чтобы бросаться с головой в новые отношения через считаные дни по приезде в деревню Счастья, другая часть хотела увидеть, к чему придет этот невероятный роман.

Интересно, что бы сказала мама, если бы узнала, что дочь переехала в новый дом и почти сразу влюбилась. У Уиллоу не было близких отношений с матерью. Несколько лет назад родители развелись: мама уехала в Шотландию, подальше от отца, а сама Уиллоу – в Сент-Октавию, где жила Руби. Но и до того они не были близки. Главным чувством, которое мать выражала по отношению к ней, было разочарование. Когда она что-нибудь говорила или делала, мама неизменно качала головой и вздыхала: «Ох, Уиллоу!» – а узнав о ее переезде в деревню Счастья, произнесла это раза три или четыре за один разговор. Как бы то ни было, в сердечных делах мамино одобрение (точнее, почти наверняка неодобрение) и подавно не требовалось.

Руби, скорее всего, заняла бы противоположную позицию: посоветовала бы перестать мямлить и постараться по полной использовать представившуюся возможность. Они знали друг друга с университета: были соседками по комнате в общежитии. Руби, безусловно, отличалась от Уиллоу большей безбашенностью.

Нет, принимать такие решения имело смысл только самостоятельно. Что ей хотелось делать, а что следовало делать – это были, пожалуй, совершенно разные вещи. В следующий раз, когда увидит Эндрю, она прислушается к собственному сердцу: как оно ей подскажет, так она и поступит.

* * *

К своему магазинчику Уиллоу подошла чуть раньше девяти. Улица была почти пустая. Только Табита открывала паб к завтраку. Уиллоу помахала ей. Видимо, новости о ночных подвигах Тайного общества Счастья еще не облетели деревню. Но едва Уиллоу успела переступить порог, как показалась Мэри: пожилая леди бежала, возбужденно жестикулируя: