Любопытно, что наука о половом отборе имеет также некоторые черты сходства с экономикой. В обеих этих дисциплинах идут активные споры о природе и значении «рыночных пузырей». В последние десятилетия XX века мы стали свидетелями развития нового капитализма, так сказать, в американском стиле, особенность которого заключается в возросшей сложности математических моделей инвестирования и управления рисками, а также систематического устранения регуляторного контроля, позволяющего обуздать наиболее рискованные действия финансовых учреждений. Предполагалось, что новая модель приведет к новой эре небывалого экономического роста и благоденствия. В действительности же она привела к мировому финансовому кризису 2008 года. Очевидно, в новой экономической модели, которая должна была устранить всякую возможность подобных кризисов, оказался какой-то фундаментальный изъян. В чем же был просчет экономистов?

Их главной ошибкой оказалась априорная вера в абсолютно рациональную идею, гипотезу эффективного рынка, согласно которой при открытом доступе к достоверной информации свободные рынки всегда смогут определить истинную, объективную ценность любого актива. В соответствии с гипотезой эффективного рынка возникновение экономических пузырей невозможно. Звучит знакомо, не правда ли? Как заключил экономист Пол Кругман, «вера в эффективный рынок до того ослепила многих, если не всех экономистов, что привела к возникновению крупнейшего финансового пузыря в истории»[85].

Мне кажется, что большинство биологов-эволюционистов точно так же ослеплены адаптационизмом и не способны воспринять реальность арбитрарного выбора полового партнера.

Исследуя дальше параллели между наукой о половом отборе и циклами мирового бизнеса, я однажды встретился за ланчем с моим соседом и коллегой по Йельскому университету лауреатом Нобелевской премии по экономике Робертом Шиллером. Известный специалист по рынкам жилищного строительства и приверженец идей поведенческой экономики, Шиллер в 2005 году получил прозвище «Мистер Пузырь» в статье газеты New York Times, в которой он предсказал падение цен на недвижимость на 40 процентов при жизни следующего поколения. Его пророчество сбылось всего лишь через три года.

В своей книге «Иррациональный оптимизм», которая после выхода в 2000 году уже успела стать классикой, Шиллер привел пример того[86], какую роль играет человеческая психология в волатильности экономических рынков. Он писал, что спекулятивный пузырь на финансовом рынке возникает, когда рост цен подстегивает инвестиционное доверие и ведет за собой все возрастающие ожидания будущей выгоды. В результате возникает контур положительной обратной связи, в котором каждое повышение стоимости актива стимулирует еще большее доверие, большие ожидания, большие инвестиции и еще более высокие цены. Эта положительная обратная связь в экономике напоминает базовую динамику механизма «красоты просто так». Брачные демонстрации, равно как и стоимость активов, находятся под влиянием одной лишь популярности, не имея под собой никаких внешних источников обеспечения.

Я спросил Боба, как он относится к идее о том, что в системах взглядов макроэкономики и эволюционной биологии есть много общего. Он был особенно ошеломлен тем, насколько близкими оказались воззрения сторонников теории эффективного рынка и биологов-эволюционистов, стоящих на позициях адаптационизма. То, что он ответил мне, полностью соответствовало моим собственным мыслям:

Подобная логика исследователей приводит к возникновению эмпирических интеллектуальных дисциплин, назначение которых заключается в подтверждении собственных взглядов исследователей, а не в объективном и непредвзятом познании мира.

Для названия вышедшей в 2009 году книги[88] по поведенческой экономике Боб и его соавтор, Джордж Акерлоф, воскресили термин «животный инстинкт», который ввел Джон Мейнард Кейнс, обозначив им психологические мотивации, влияющие на принятие людьми экономических решений. В этой книге они пишут, в частности, о том, что исследования «животного инстинкта», то есть иррационального поведения человека, в экономике не поощрялись, причем именно потому, что иррациональные факторы рассматривались как по определению ненаучные и не стоящие рассмотрения серьезной наукой. В этом я увидел ироническую параллель со стремлением биологов-эволюционистов отказать в «животном инстинкте» самим животным! Теория адаптивного полового отбора предполагает, что половое влечение всегда находится под строгим контролем исключительно рационального подхода к выбору наилучшего партнера по его внешним качествам. По прихоти нелепого, вывернутого наизнанку антропоморфизма теперь страсти у животных считаются более рациональными, чем наши собственные.

Через несколько недель после нашей беседы с Бобом группа экономистов опубликовала[89] результаты рандомизированного контролируемого исследования[90] по динамике интернет-популярности. Случайным образом меняя рейтинги «нравится» и «не нравится» в разделах комментариев к публикациям на крупном новостном веб-сайте, исследователи показали, что популярность может расти исключительно благодаря самой популярности, совершенно независимо от реального качества контента. Авторы назвали это явление «положительным стадным эффектом». Иными словами, появление вирусного контента тоже может относиться к вещам, которые «случаются просто так». Когда я в следующий раз увиделся с Бобом, то упомянул об этом исследовании как об очень наглядном экспериментальном доказательстве роли положительной обратной связи в образовании произвольных «пузырей популярности». «А ты собираешься писать об этом в своей книге? – спросил он. – Потому что я как раз подумывал тоже рассказать об этом исследовании в своей!» Кто бы мог представить, что однажды орнитолог и экономист будут соперничать за упоминание одной и той же научной публикации?

Аргус и многие другие птицы, о которых мы будем говорить на страницах этой книги, бросают мощный эстетический вызов общепринятой, адаптационистской эволюционной теории. Пусть в настоящий момент весьма популярна уоллесовская теория адаптивного выбора полового партнера, но без более широкого дарвиновского подхода к эстетике мы никогда не сможем в полной мере оценить сложность, разнообразие и эволюционную радиацию красоты в природе. Только гипотеза «красоты просто так» открывает возможность истинного погружения в безмерное многообразие брачных украшений и демонстраций.