Впрочем, я не сомневаюсь, что честные, эффективные и полные смысла сигналы, извещающие о качестве полового партнера, тоже могут возникать в ходе эволюции. Бывают обстоятельства, в которых брачные предпочтения действительно подвергаются естественному отбору. Кроме того, возможны обстоятельства, при которых честный сигнал эволюционирует так мощно, что он уже не будет размываться иррациональной эстетической тягой, даже избыточной. Но нам никогда не удастся постичь истинное разнообразие природы, если мы будем исходить из того, что данное предположение верно всегда и везде. Мы нуждаемся в неадаптивной нулевой модели, чтобы допустить принципиальную опровергаемость гипотезы адаптивного выбора полового партнера. Иначе наша наука перестанет быть наукой.

При всем моем скептическом отношении к идее адаптивного полового отбора я не готов заявить, что «король-то голый»[91]. На самом деле, я готов поверить, что король одет, допустим, в набедренную повязку. Иначе говоря, я прогнозирую, что возникновение подавляющего большинства межполовых сигналов может объясняться исключительно арбитрарными эволюционными следствиями «красоты просто так», тогда как парадигма адаптивного полового отбора, скорее всего, может объяснить примерно такую же долю межполовых сигналов в природе, какую прикрывает на теле упомянутое скромное одеяние. Но как нам выяснить, насколько правилен этот прогноз? Единственный путь, доступный для биологов-эволюционистов, – это вооружиться концепцией «красоты просто так» в качестве нулевой модели эволюции выбора полового партнера и посмотреть, куда приведет нас наука.

Как и почему красота менялась в пределах одного вида птиц и между разными видами на протяжении миллионов лет? Чем определяется, что именно каждый вид считает красивым? Или, вкратце, что такое эволюция птичьей красоты?

На первый взгляд может показаться, что найти ответы на эти вопросы невозможно, но в действительности у нас есть немало научных инструментов, с помощью которых мы вполне продуктивно можем приступить к их поиску. Одна из основных трудностей в постижении эволюции красоты заключается в невероятной сложности брачных ритуалов животных и предпочтений в выборе полового партнера. К счастью, нам не нужно изобретать какое-нибудь новое модное направление «системной науки», чтобы изучать сложные эстетические репертуары животных, потому что такая наука уже существует: ее традиционно называют естественной историей, и она занимается наблюдением и описанием живых организмов в их природной среде обитания. Естественная история является важнейшей составляющей дарвиновского научного метода и во многом остается тем мощным фундаментом, на котором зиждется современная эволюционная биология.

После того как сведения об отдельных видах будут собраны, нам нужен другой научный метод, который позволил бы сравнивать и анализировать их таким образом, чтобы раскрыть сложную, зачастую иерархическую эволюционную историю видов. Научная дисциплина, которая позволяет проводить такие исследования, называется филогенетика. Филогения – это история эволюционных связей между организмами; то, что Дарвин в свое время назвал «великим Древом жизни».

Дарвин полагал, что построение Древа жизни должно стать ведущим направлением эволюционной биологии. К сожалению, в XX веке исследовательский интерес к филогении[92] в эволюционной биологии заметно угас. Однако в последние десятилетия появление новых действенных методов реконструкции и анализа филогенетических связей заметно оживило этот интерес. Таким образом, теперь, когда в нашем распоряжении есть два ключевых интеллектуальных инструмента, необходимых для изучения эволюции красоты, – естественная история и филогенетика, – самое время задаться вопросами, каким образом эволюционировала красота – и влечение к ней.

Поиск ответа на эти вопросы поможет нам по-новому взглянуть на процесс эволюционной радиации, то есть диверсификации между видами. В эволюционной биологии адаптивная радиация – это процесс, в ходе которого от единого общего предка под действием естественного отбора возникает множество разных видов с большим разнообразием экологических и анатомических особенностей. Каноническим примером адаптивной радиации является поразительное разнообразие дарвиновых вьюрков (Geospizinae) на Галапагосских островах. В этой главе, однако, мы будем рассматривать другой эволюционный процесс – эстетическую радиацию и в качестве примера возьмем иную, неотропическую группу птиц – манакинов. Эстетическая радиация – это процесс[93] диверсификации[94] и усложнения, который берет свое начало от единого общего предка и протекает под действием эстетического отбора, а именно выбора полового партнера. Эстетическая радиация допускает адаптивный половой отбор, но также включает и арбитрарный выбор полового партнера на основе одной только эстетической привлекательности, со всеми его зачастую драматичными коэволюционными последствиями.

Чтобы применить научный подход к изучению красоты, нам придется покинуть музеи и лаборатории и заняться полевыми исследованиями. К счастью, мое юношеское увлечение бердвотчингом должным образом подготовило меня к проведению естественно-научных исследований птиц в полевых условиях. Со вторым ключевым элементом науки об изучении красоты – филогенетикой – я познакомился, когда учился в Гарвардском университете. Мое погружение в формальные орнитологические исследования началось осенью 1979 года на семинаре для первокурсников «Биогеография южноамериканских птиц», который вел доктор Реймонд Пейнтер-младший, куратор коллекции птиц в Музее сравнительной зоологии. Доктор Пейнтер ввел меня в интеллектуальную магию естественно-научных музеев. На пятом этаже огромного старинного кирпичного здания, где располагался отдел птиц, в нескольких комнатах хранилась научная коллекция из сотен тысяч экземпляров птиц. Музей сравнительной зоологии стал моим интеллектуальным домом на все время моего студенчества. Я проводил бессчетные часы среди этих птичьих коллекций, занимаясь библиографической работой или выполняя кураторские обязанности в помощь Пейнтеру, и неизменно благоухал нафталином.