Всем остальным в доме заведовала супруга.

По сути, она построила этот дом. Это было непросто – разве ж тут кто-то будет работать без контроля? Контроль, контроль и еще раз контроль. О том, как она измывалась над строителями, ходили легенды. Поговаривали, что приходивший для строительства кирпич Снежана просматривала сама, да не просто просматривала, а измеряла штангенциркулем, и если кирпичи из пачки были хотя бы на два миллиметра больше или меньше ГОСТа, пачка отправлялась назад, а Снежана со скандалом требовала другую. Все углы, все вертикали и горизонтали она проверяла сама. Однажды заставила разобрать уже готовую стену – обнаружила смещение на полтора миллиметра! В общем, строители намучились с придирчивой богачкой. Но дом получился идеальный, как на картинке.

Та же история была и с садом – и посажен он был с нервотрепкой, и садовницы во дворе сменялись едва ли не каждый месяц. Снежана платила деньги – большие деньги, по меркам Штыбова, – а значит, считала своим полным правом требовать, требовать и еще раз требовать!

Тем не менее большие деньги, личный джип малинового цвета и власть над теми, кто был вынужден на нее работать, не принесли Снежане счастья. Муж с первых же лет семейной жизни был к ней не то чтобы холоден, но и не так нежен, как ей хотелось бы. Снежана была уверена в том, что связи ее отца значат для Константина больше, чем она сама, хотя тот никогда не обмолвился и словом о чем-нибудь подобном. К тому же Снежана подозревала, что Преображенский ей изменяет, – при его ненормированном рабочем дне она совершенно не могла его контролировать! Но Константин был хитер, и уличить его было невозможно.

Снежана даже пыталась пожаловаться папе, попросить того поймать неверного мужа на горячем. Но тот только отмахнулся.

– Зря ты с этим ко мне пришла, Снежок! – сказал тогда отец.

«Снежок» – только папа называл ее так с самого детства. Снежане нравилось.

– Я, Снежок, сторожить твоего Костю не нанимался, – продолжил папа. – Я дал вам денег, и если надо – дам еще. Я помог твоему мужу продвинуться по службе. Если надо – еще помогу. Но влезать в ваши отношения – уволь! Он тебя не бросит, это точно. Он ведь не дурак и понимает, что если я обижусь, то в горотделе, которым он так лихо командует, пройдет несколько серьезных проверок. Проверки, конечно, выявят нарушения – у кого их нет? К нарушениям отнесутся сурово, и поедет твой Костя в чине старшего лейтенанта в село Малиновка, простым участковым. А в Малиновке всех жителей – три старушки, кот Мурзик да собака Жучка. Оно ему надо? Так что он тебя не бросит. А что до всего остального, то разбирайтесь, доченька, сами. Поняла? Сами!

Абсолютная власть развращает. Абсолютное бессилие ожесточает. Смириться с тем, что есть, – не позволяла гордость. О, она многое бы отдала, лишь бы изменить отношение мужа к себе! Но все ее усилия были напрасны. Костя Преображенский иногда равнодушно, иногда раздраженно выполнял ее капризы, но Снежана ни нежностью, ни упреками, ни повышенным вниманием, ни подчеркнутым равнодушием не могла заставить Костю полюбить ее. Осознание бессилия больно ранило ее, а гордый и бессильный человек – всегда несчастный человек.

С другой стороны, с теми, кто был ее ниже – например, со строителями, – Снежана Преображенская могла вести себя так, как не позволяли себе иные средневековые феодалы. Все это сделало ее характер невыносимым.

В идеально отстроенном доме то и дело вспыхивали грандиозные скандалы с многочасовыми истериками и битьем дорогой чешской посуды. В итоге дочь Кристина – единственный ребенок Преображенских – переехала к заботливой бабушке, которая не хотела, чтобы дитя росло в атмосфере постоянного крика.

Домашней прислуги Снежана не держала. Одно время Константин спорил: как это, такой богатый дом – и без прислуги?! Но Снежана стояла на своем – она с детства привыкла убирать и готовить сама и не потерпит, чтобы в ее вещах рылась какая-то посторонняя тетка! К тому же старушку в прислуги ведь не наймешь, верно? Значит, если прислуга, то молодая. А такого Снежане не надо. Она не желала пригреть любовницу мужа у себя под боком.

Садовниц же госпожа Преображенская третировала как могла. Кстати, в доме были только садовницы. Нанять мужчину-садовника категорически не разрешал муж, подозревавший, что истеричная жена со скуки может завести с садовником роман.

В такой дом попала Лёка.

Ее обязанности были расписаны четко – люди, насадившие этот японский сад, действительно оставили подробнейшие указания, что и как поливать, что, чем и когда удобрять и так далее. Покойный Станислав был бы счастлив, достанься подобная работа ему. Лёку же она оставляла совершенно равнодушной. Ей нужно было просто следовать указаниям, и она им следовала. Вовремя поливала, вовремя удобряла, вовремя опрыскивала листья, когда становилось жарко… Все это она проделывала почти механически. Она продолжала жить в каком-то ином мире. Любая работа, требующая повышенного внимания, инициативы или творческого подхода, была бы Лёке не под силу.

Снежана испытывала к новой садовнице сложные чувства.

Сначала это было злорадство. Бывшая «звезда» вернулась из большого города с обломом. Получилось, как тогда, в детстве, с лужей. И вот теперь Лёка вся с головы до ног в грязи, а она, Снежана, и успешна, и богата. Значит, она наконец-то превзошла свою подругу детства!

Но чуть позже Снежана поняла, что ошиблась. С Лёкой, очевидно, произошло что-то совсем страшное. Если сравнивать с той далекой историей, получалось, будто машина не просто пронеслась мимо, окатив Лёку грязной водой, а проехалась по ней самой, переломав все кости. Эта нынешняя, замкнутая и нелюдимая Лёка, походила на прежнюю «звезду» разве что паспортными данными. Злорадство Снежаны быстро прошло. Было бы здорово победить ту, прежнюю Лёку! Эту же, нынешнюю, Снежана просто не знала. Злорадство сменилось осторожным любопытством – что же надо пережить, чтоб так измениться? Что же с тобой случилось, подруга? Кто же тебя так, а?

Снежана не была ни злой, ни жестокой, а только очень одинокой и избалованной. Ей порой остро хотелось пожалеть бывшую подружку. Возможно, между ними восстановились бы теплые отношения – ведь Снежане так была необходима родственная душа, которой она могла бы пожаловаться на богатую, сытую и все-таки неудавшуюся жизнь.

Будь Лёка в нормальном состоянии, она бы заметила, как несчастна Снежана, а еще с удивлением поняла бы, что судьба Снежки очень похожа на судьбу Светки, жены покойного Стаса. Быть может, они со Снежаной поболтали бы об этом, поплакали над бабьей долей. Вот ведь как: или у тебя ничего нет – и тогда на тебя орут, тобой помыкают все кому не лень. Или ты богата. Тогда на тебя не орут, перед тобой пресмыкаются, но ты сама прекрасно знаешь – ты не более чем довесок к папиным деньгам и влиянию. Сама по себе ты не нужна даже собственному мужу!

Бывшие подруги могли бы подружиться вновь, но Лёка на контакт не шла. На все вопросы отвечала односложно, некоторые и вовсе пропускала мимо ушей. К тому же она никогда не смотрела прямо в глаза. Снежану страшно раздражало то, что, даже разговаривая с ней, Лёка всегда смотрела куда-то вдаль. Как будто там, вдали, можно увидеть что-то интересное!