Моряки с «Эссекса» впали в состояние, которое Макги называл «ватный рот». Слюна стала вязкой и мерзкой на вкус. Язык непрестанно цеплялся за зубы и нёбо. Но, хотя речь причиняла им неимоверные страдания, они все продолжали и продолжали говорить, жалуясь на жажду, пока не отказывали связки. В горле стоял ком, и приходилось постоянно сглатывать в тщетной попытке избавиться от него. Голова трещала, боль отдавалась в шею. Казалось, что кожа туго натянута на лицо. Слух нарушился, у многих начались галлюцинации.

После этого наступает момент, когда прекращается слюноотделение. Язык деревенеет и, по словам Макги, превращается в «бесчувственную колоду, качающуюся на все еще мягком корне и бьющуюся о зубы, словно посторонний предмет». Человек уже не может говорить, только стонет. Потом приходит «кровавый пот», и еще живой организм вступает в фазу «быстрой мумификации». Язык раздувается так, что упирается в нёбо. Веки начинают трескаться, и человек плачет кровавыми слезами. Горло опухает, и человек задыхается. Наконец, поскольку солнце все так же жжет тело, испаряя из него последнюю влагу, человек превращается в «живой труп» – именно в таком состоянии Макги нашел Пабло Валенсио, едва ползущего по пустыне.

Губы его исчезли, как будто их и не было, остались лишь тонкие закраины почерневшей кожи. Зубы и десны обнажились, словно у освежеванного животного, а плоть стала черной и сухой, как кусок вяленого мяса. Нос высох. Осталась едва половина от его прежней длины. Ноздри почернели. Глаза запали в глазницы, словно улитки в раковины, и гноились. Кожа приобрела кошмарный багряный оттенок, а местами стала пепельно-серой, с большими мертвенно-белыми пятнами и полосами. Руки и ноги были сплошь исцарапаны, ведь Валенсио полз по колючкам и острым скалам, но даже самые свежие царапины не кровоточили.

Благодаря ежедневной половине пинты воды люди с «Эссекса» еще не дошли до такого состояния, но двигались к нему верной дорогой. Солнце жарило так, что трое из лодки Чейза решили перегнуться через планшир и обмыть свои покрывшиеся волдырями тела. Но как только первый из моряков перегнулся через борт, он тут же вскрикнул. По его словам, днище их лодки было покрыто крохотными моллюсками. Он тут же схватил одного и съел, и это была «самая чудесная пища в мире».

На самом деле это были не моллюски, а «морские уточки». В отличие от беловатых, конусообразных моллюсков, которых часто можно увидеть на сваях причалов или на днище кораблей, «морские уточки» – длинные моллюски с темно-коричневой раковиной и мясистой, розовато-белой шейкой. В Средние века существовало поверье, что эти «уточки», вырастая до определенных размеров, превращаются в настоящих уток и улетают. Сегодня Береговая охрана использует «морских уточек», чтобы по их размерам определять, сколько времени судно провело в море. Они могут вырасти до половины фута в длину. Но «уточки» на лодке Чейза едва ли были больше нескольких дюймов. И вскоре все шестеро, перегнувшись через борт, общипывали днище лодки, «жадно» запихивая добычу в рот. «Морские уточки» долго считались деликатесом в Марокко, Португалии и Испании. Сегодня в штате Вашингтон налажено их промышленное производство. Ценители, которые едят их, только сняв верхнюю кожицу, сравнивают вкус с крабом, омаром или креветками. Люди с «Эссекса» были не так привередливы и съели все, за исключением раковин.

«Утолив первый голод, – писал Чейз, – мы собрали оставшееся и сделали небольшой запас». Неожиданной проблемой стало само возвращение ныряльщиков на борт. Они были слишком слабы, чтобы подтянуться, опершись о планшир. К счастью, в лодке оставались три матроса, которые не умели плавать. Они перетащили ныряльщиков через борт. Китобои планировали оставить «морских уточек» на следующий день, но уже через полчаса не могли спокойно смотреть на лакомые кусочки и в итоге съели их все. Летучие рыбы да «морские уточки» – это было все, что команде «Эссекса» удалось добыть из океана. Этим людям катастрофически не повезло с рыбалкой, а от этого зависела участь многих переживших крушение. В своих поисках попутного ветра нантакетцы зашли в одну из самых бесплодных частей Тихого океана.

В океане живым организмам нужна питательная среда, в которой мог бы развиваться фитопланктон, основа пищевой цепочки. Источником питательных веществ может служить либо земля, либо реки и течения, несущие органические материалы ко дну океана. Область, в которую направлялась команда «Эссекса», лежала так далеко от Южной Америки, что единственными источниками питательных веществ могли стать только придонные флора и фауна. Холодная вода плотнее теплой, и, когда наступают прохладные зимние месяцы, она опускается, выталкивая на поверхность более теплые и более насыщенные органикой придонные воды. Но в субтропиках в течение года температура колеблется не сильно. В результате теплый верхний слой и холодный нижний никогда не смешиваются, а количество питательных веществ у поверхности всегда остается очень низким.

За несколько последующих десятилетий моряки усвоили, что в этой части Тихого океана почти не встретишь ни птиц, ни рыбу. В середине девятнадцатого века Мэтью Фонтэн Мори собрал полный справочник ветров и течений, основанный преимущественно на тех данных, которые собрали китобои. На его карте Тихого океана обозначено большое овальное пятно, протянувшееся от нижней границы Дальних пастбищ до южной оконечности Чили. Это «пустынные области». Здесь, по словам Мори, «моряки свидетельствуют об отсутствии жизни как в воде, так и в воздухе». И три вельбота были теперь в самом сердце этой пустыни. Как Пабло Валенсио, они шли в собственную долину смерти.

Штиль продлился до пятнадцатого декабря, это был двадцать четвертый день испытания. Несмотря на отсутствие ветра, лодка Чейза все быстрей набирала воду. В поисках течи матросы снова подняли доски настила. На этот раз отстала доска у киля, практически на самом дне. Если бы «Эссекс» был цел, они могли бы просто поднять лодку на палубу, перевернуть ее и прибить доску. Но посреди океана люди никак не могли подобраться к днищу. Даже Чейз, которого Никерсон называл не иначе как «доктором» вельбота, не мог найти решения.

Немного подумав, двадцатиоднолетний гарпунер Бенджамин Лоуренс выдвинул рискованную идею. Он обвяжет веревку вокруг пояса и поднырнет под лодку с топором. Пока Чейз будет забивать гвоздь изнутри, он прислонит топор к доскам снаружи. Как только кончик гвоздя достал бы до топора, он загнулся бы крючком, снова вонзившись в лодку. Чейз последним ударом догнал бы шляпку, и доски снова были бы плотно пригнаны друг к другу. Этот способ был хорошо известен. Обычно его выполняли с помощью специальных инструментов. Но у потерпевших крушение был только топор.

Пока был цел «Эссекс», Чейз ставил под сомнение способности Лоуренса, и гарпунер был вынужден отдать придирчивому первому помощнику свой гарпун. Теперь все поменялось, и в руках Лоуренса было спасение Чейза и всей команды. Чейз охотно одобрил план, и вскоре Лоуренс прыгнул за борт и прижал топор к дну лодки. Как он и предполагал, отошедшая доска плотно встала на место. Даже Чейз вынужден был признать, что «результат превзошел ожидания».

Жара и штиль продолжались и весь следующий день. Спокойное море «невероятно выматывало и угнетало». У многих от жажды начались галлюцинации. «Это доставило нам много неприятных моментов, – вспоминал Чейз. – К унылому виду безветренного моря добавились крики, призывы о помощи и просьбы облегчить непрекращающиеся страдания». Потребность в действии усилилась, когда китобои сориентировались по солнцу и поняли, что за прошедшие сутки отдрейфовали на десять миль назад.