Она пригнулась к шее лошади и поехала быстрее.

Наконец она подобралась к большой поляне и там увидела сира Алена из Мезлоана в окружении дюжины и более мужланов. Несмотря на белый день, у многих в руках пылали факелы, и все были вооружены копьями и рогатинами, и на поясе или в кулаке у них были ножи. Сир Ален стоял очень бледный, и его лицо, всегда спокойное и доброе, дрожало, искаженное гримасой ненависти. Никогда ранее сир Ален не испытывал этого чувства, и было ему больно, и трудно, и тягостно, но иначе он не мог.

За его левым плечом дюжий егерь удерживал нескольких охотничьих собак. Псы рвались с привязи, роняли пену с клыков и беспрерывно рычали.

А перед Аленом лежал огромный старый волк со связанными лапами. Снег под волком был красный. Волк тяжело дышал, и при каждом его вздохе прибавлялось красного цвета. Рядом с волком, также связанный по рукам и ногам, на коленях стоял Галевин, в волчьей шкуре и волчьей шапке, но без маски на лице. Он дрожал от холода, кровь бежала у него из носа и из разбитой губы, а всей одежды, помимо шкур, были на нем лишь штаны да рубаха без пояса. И еще Фриек заметила, что шкура, в которую одевался Галевин, вся изорвана собачьими зубами. И снова ей стало жаль его: по глупости он позволил затравить себя собаками, потому что хотел стать волком с головы до пят и подвергнуться всем опасностям волчьего ремесла. Никак иначе, полагал он, не завоевать сердце Дамы-Волчицы.

– Украденный скот можно возместить, – заговорил сир Ален. Голос его звучал, как и всегда, звонко и ровно, не вздрагивая, и странно было видеть при том, как слезы бегут по его лицу. – Но вчера бисклавре украл девушку и растерзал ее, а этого уже возместить нельзя.

Галевин всхлипнул:

– Какую девушку? Да и скота я вовсе не трогал…

Сир Ален улыбнулся страшной улыбкой и нагнулся над ним.

– Где моя дочь? – спросил он тихо. – Где Секста?

Фриек упала лицом в лошадиную гриву и застыла. Она пряталась за кустами и высокими снежными сугробами и надеялась, что никто из собравшихся на поляне ее не видит. Сама же она отлично все видела и слышала.

Сир Ален ударил Галевина ногой и кивнул мужланам, подавая им знак: те и рады стараться – принялись колотить Галевина палками и дубинками, пинать и толкать его, и проклинать на все лады. Волк же неподвижно лежал рядом, следил за людьми желтыми глазами и только чуть шевелил верхней губой, поднимая ее над зубами.

– Довольно, – приказал сир Ален, все так же спокойно, и люди послушались его. Они расступились, являя Галевина истерзанным, лежащим на боку с поджатыми к животу ногами и стонущим.

– Посадите обоих в одну клетку, – приказал сир Ален. – Волку развяжите лапы. Поставьте полную миску воды. Развяжите также и оборотня. Я хочу посмотреть, как эти твари поладят между собой.

Фриек тронула лошадь и незаметно уехала.

Она пробиралась сквозь чащу, все дальше от замка Морван, к побережью, и волчий запах становился слабее, а на сердце у нее делалось все тяжелее.

Мир здесь был безлюдным и дышал иначе. Вот пробежала лисица. Вот упала с дерева ветка. Вот взлетели стаей вороны. Фриек ехала и ехала, мех ее теплого плаща ласкал щеку и поспешно впитывал слезы, чтобы дочь Эрвана де Морвана, упаси Боже, не заметила, что плачет.

И вот видит Фриек перед собою стонущий сугроб.

К тому времени к Фриек уже вернулась ее изначальная черствость, и пробраться к ее душе какому-то стонущему сугробу было никак не возможно. Однако, не отличаясь мягкосердечием, Фриек с лихвой возмещала это любопытством. Потому она приблизилась к сугробу и спросила:

– Ты почему ведешь себя не так, как подобает хорошо воспитанному сугробу? Что это за сетования и слезы? Погоди, пока настанет весна, тогда и плачь, а сейчас, пока зима в разгаре, лежи-ка ты себе тихо и обрастай пушистыми боками. Вот что я тебе скажу! А ты что мне скажешь на это?

Сугроб пошевелился, и из него показалась рука, тонкая и красивая молодая рука, только голая и какая-то синяя. Фриек, впрочем, сразу узнала эту руку и вскричала:

– Сестрица Секста! Как же вышло, что ты превратилась в снежный сугроб? И где остальные части твоего тела?

Рука пошевелила пальцами и поникла. Тогда Фриек, хотя ей этого и не хотелось, спрыгнула с лошади, подошла к сугробу и раскопала его. Внутри обнаружились и остальные составляющие части Сексты, младшей дочери сира Алена из Мезлоана. Глаза ее уставились на Фриек, обметанные морозом губы затряслись, подбородок заходил ходуном, а из дырочек для дыхания протянулись две светлые дорожки застывших соплей. Волосы растрепались и обросли сосульками, да и все прочее находилось в столь же плачевном состоянии.

– Вот это да! – воскликнула Фриек. – Давно не видела я ничего подобного!

А Секста лишь тряслась и пыталась глядеть на сестру с мольбой, но вместо этого закатывала глаза и заваливалась в обморочный сон.

Тогда Фриек сняла с себя теплый плащ и хорошенько закутала Сексту, затем усадила ее на лошадь и сама села в седло. Одной рукой она придерживала сестру, и так они поехали обратно в замок Морван. По пути Фриек то и дело хлопала Сексту по щекам или дергала ее за уши, проверяя, не замерзла ли она насмерть.

Сир Эрван по-прежнему был в отлучке, но это Фри-ек знала и без докладов. Она распорядилась, чтобы слуги развели пожарче огонь, и поставили возле кровати две жаровни, и сварили с пряностями вино – и все это подали незамедлительно. Сексту уложили на кровать, и Фриек, также изрядно замерзшая, устроилась рядом. Обеих накрыли одним одеялом, обставили жаровнями, напоили вином с пряностями и положили в ногах большой камень, заранее нагретый в камине и обернутый покрывалами.

Фриек сказала сестре, которая из синей постепенно делалась сначала фиолетовой, а затем нежно-розовой:

– В последний раз вот так рядом мы лежали с тобой в материнской утробе, но я этого совсем не помню. Теперь же говори мне, сестра Секста, что заставило тебя уйти из дома и превратиться в сугроб? Да только говори правду, потому что из-за этого твой отец готов убить моего. Ведь он думает, будто тебя похитил и растерзал бисклавре!

– Ах, сестра! – сказала Секста. – Вот что произошло. Когда я узнала, что молодой сир Галевин полюбил тебя, мне стало завидно: раньше-то у меня было все самое лучшее, а у тебя – все самое худшее. Но с некоторых пор ты живешь в добром замке Морван, единственная дочь своего отца и, следовательно, единственная наследница его состояния. А тут еще сир Галевин, такой красивый и обходительный…

– Да он слабак!

– Нет, сестра, он красавчик и человек отважный. Кто еще решился бы переодеться волком ради того, чтобы угодить возлюбленной?

– Будто я просила мне угождать, да еще таким нелепым способом!

– Его песни звучали так сладостно, а его арфист играл так пленительно, – продолжала Секста. – Мне же вдруг безумно захотелось оставить тебя с носом, Фриек, поэтому я тайно ушла из дома и, улучив минуту, переговорила с арфистом. Уж он-то должен был знать, как завоевать сердце Галевина.