Льюис имел собственный подход к этим фантомам. Для него Эль-Кэп всегда был одной всеобъемлющей альтернативной реальностью. Нереальные альпинисты были реальными, но только не в эту минуту. Они являли собой астральные тела альпинистов, прошедших здесь ранее, вроде эха, висящего в воздухе, когда породивший его звук давно умолк. Он процитировал Фрейда о «бессознательном», умеющем свободно перемещаться, — живом, автономном и способном к телесному воплощению. Только это «бессознательное» не человека, утверждал он, а самого Эль-Кэпа. «Мы ничем не отличаемся от них, Хью. Воображаемые альпинисты! Задумайся об этом. Мы всего лишь сны Капитана. Не будь его, не было бы и нас». При этих словах он обычно похлопывал камень, как бок спящего кита.

Хью не соглашался с ним. Он читал многое из того, на чем сформировалось мировоззрение Льюиса, от даосистов до Борхеса, и отлично понимал идею всеобщей цикличности. «Значит, если мы только сон, то и они, возможно, тоже сон, только наш. Они машут, когда мы машем. Они кричат нам, когда мы кричим им. Что, если мы смотрим на нас, оказавшихся там? Или мы, оказавшись там, смотрим на нас сюда?»

Льюис всякий раз надолго задумывался. Потом соображал, что Хью дразнит его.

«Опять ты валяешь дурака, Гласс. А ведь речь идет об очень серьезных вещах».

«Что с тобой случилось, Луи? Ты споришь сам с собой. Ведь я только слова, сформировавшиеся в твоем мозгу. Проекция твоего бессознательного».

«Гарп, ты нас этим дерьмом в могилу вгонишь!»

«Мечту убить нельзя».

«Так я об этом и говорю», — рявкал Льюис.

«И я тоже», — эхом отзывался Хью.

Потом Льюис закусил бы сустав указательного пальца и задумался бы или же, напротив, расхохотался бы. Проходили часы или даже дни, прежде чем он снова затронет эту тему. Таким был старый Льюис. Во время же этого восхождения — если не считать атаки сокола на добычу во время его презрительного монолога по поводу троянок, который пришелся как нельзя более кстати для того, чтобы интерпретировать его в качестве предзнаменования, — он держал свою мистику взаперти в каком-то старом затхлом чулане.

Хью был обделен способностью так скоропалительно выдумывать всякую ерунду, вроде бы не имеющую под собой никакого логического обоснования. Обладание таким качеством позволяло затевать разговор на какую угодно отвлеченную тему в любой, подчас даже самый трудный момент восхождения. И делало восхождение чем-то большим, нежели просто проявлением ослиного упрямства.

К концу дня, усталые от восхождения и подъема снаряжения, они поняли, что достичь Архипелага до наступления ночи не удастся. Оттуда, где они находились, разглядеть выступы было невозможно, но Хью и Льюис знали по памяти, что от просторной полки их отделяет всего два подъема. Однако при их темпе на это потребовалось бы еще три часа, если не все пять, а им совершенно не требовалось путать дни и ночи. Погода была превосходной. Они были хорошо снаряжены всем необходимым, укладывались в график, группа — то есть они сами — находилась в прекрасной форме. Чего еще можно было хотеть?

Они устроили привал прямо в пустоте. Тонкая, как волос, трещина, по которой они следовали с полудня, здесь почти совсем сошла на нет. Юго-восточная чаша долины Эль-Кэпа, над которой они висели, окрасилась синими тенями. Камень стал быстро остывать, и темп подъема сразу упал, как у часов с подходящим к концу заводом. Хью натянул свитер, пока в нем еще сохранялось тепло, и они начали устраиваться на ночь.

День выдался непростым. Сейчас они находились на высоте порядка тысячи ста футов, немногим более трети пути. Можно сказать, забрались на Эмпайр-стейт-билдинг. Поскольку здесь не было опоры, они собрали портативную платформу — раму из алюминиевых труб — и туго натянули широкое нейлоновое полотнище вместо пола. В получившуюся конструкцию с трудом, но помещался Льюис, ее хозяин. Хью подвесил свой гамак на несколько футов выше.

Когда опустилась ночь, они сидели вдвоем на платформе, глядя, как в долине сгущаются тени. Этим вечером Хью очень отчетливо чувствовал свой возраст. Тридцать лет назад у них болели бы мышцы, томила бы жажда, забивая даже голод, но не было бы настолько глубокой усталости. Кисти рук Хью пронизывала пульсировавшая боль, как будто он долго колотил кулаками по двери. Он не придавал этому особого внимания. Боль была честной.

— До сих пор не могу поверить, что они зас…ли всю нашу полочку, — сказал Льюис.

— Я слышал, что это настоящая проблема. Все остальные полки и карнизы в таком же состоянии. Наверно, виною здесь демографический взрыв. Мы, кстати, тоже когда-то так поступали.

— Мы не думали…

— И что, поэтому наше дерьмо не смердит?

— Ты сам знаешь, о чем я. Мир тогда был гораздо чище. Мы были невинными.

Хью поднял голову, а Льюис резко хлопнул по камню, не отводя глаз от леса, все еще смутно угадывавшегося внизу.

— Я и в самом деле знаю, о чем ты.

— Я думал, что нам удастся вернуться туда, — сказал Льюис.

— Обязательно удастся, — кивнул Хью. — Нужно только подняться выше.

— Да, — согласился Льюис, хотя и без всякого энтузиазма.

Это снова объявилась Рэйчел. Пожалуй, она полностью сожрет парня на пути к вершине, если только он, Хью, не положит этому конец.

— Я совершенно серьезно, — сказал Хью. — Вся штука в том, чтобы никогда не оглядываться назад. Что сделано, то сделано. Выкинь из головы утопию. Выкинь из головы дни, полные вина и роз. Выкинь из головы бесконечные шоссе и бесконечные каменные стены. И женщин. Их великолепных богинь-хиппи.

— Но ведь они были нашими женщинами.

— Попытка вернуть прошлое — это игра, — продолжал Хью. — А восхождение — работа. Мы лезем вверх. Потом залезаем еще немного повыше. А потом еще. Только это мы и делаем. И такие мы и есть — скотина с вершин.

— А когда твои пальцы устанут? Я имею в виду — полностью откажут. Скрючатся и перестанут работать.

— Погибать, так с музыкой! — возгласил Хью.

Это было их боевым кличем или одним из многих кличей. Всплеск юношеской ярости.

Лягушки завели свои ночные песнопения. Они звучали так, будто и исполнители были великанами, хотя на деле певцы были крошечными и обитали в трещинах. Время от времени по дороге далеко внизу проползали автомобильные огни. В небе одна за другой загорались звезды.

Хью залез в спальный мешок, лежащий в гамаке, не дожидаясь полной темноты. Еще полчаса они передавали друг другу воду и еду. Вскоре наступила настоящая ночь.

Обмен предметами происходил медленно, как будто бутылки с водой и пакетики с рационами были смазаны клеем. Таким образом проявлялся инстинкт скалолаза, а выглядело это наподобие перетягивания каната, только с осмысленной целью. Ты держишься за бутылку или банку с апельсиновым компотом немного дольше, чем нужно. Твой спутник должен потянуть за предмет с заметным усилием, и лишь после этого ты его отпускаешь. Здесь ничего нельзя считать само собой разумеющимся.