— Ты хочешь спать? — осведомился Льюис.

— Я уже наполовину сплю, — ответил Хью.

— Я имею в виду — спать крепко, как ребенок. — Льюис громыхнул пластмассовым пузырьком и протянул его напарнику. — Снотворное. Одна таблетка, и тебя можно сбрасывать со счетов. Утром никакого последействия. Этот пузырек для тебя. У меня есть свой. Прежде чем проглотишь, устройся поудобнее. Действует очень быстро.

— И что — не будет ни дури, ни глюков, ни всякой прочей ерунды?

— Ты же сам только что отрекся от дней вина и роз. Одна аптека, и ничего больше.

Хью в последний раз проверил узлы и еще раз посветил на якорь — просто чтобы удостовериться, что все в порядке. Затем открыл пузырек и принял таблетку.

Льюис был прав. Еще минуту Хью пялил глаза на черный контур вершины. А на следующей минуте окунулся в сны.

Там его ждала Энни. Она цеплялась за веревки над его гамаком, словно какой-то пустынный хамелеон, снова красивая и молодая. Ветерок развевал ее волосы. Она лишь глядела на него. Не приглядывала за тем, как идут у него дела, такого чувства он не испытывал. Ее взгляд был слишком холоден для этого. Она словно испытывала его.

Он пробормотал ее имя. Она, не отвечая, быстро сбежала по скале. Он проснулся.

Гамак мягко покачивался. Внизу чуть слышно поскрипывала платформа Льюиса; она тоже раскачивалась, но не более чем на дюйм. Скрипели петли. Лягушечий хор смолк.

Чувствуя себя слегка одурманенным, Хью выглянул из своего нейлонового кокона. Из-за вершины показалась луна. Он приподнялся, чтобы оглядеться, и заметил призрачную тень, промелькнувшую по серебристому камню. Сова, решил он. Охотница.

Льюис говорил во сне.

— Я очень сожалею, Рэйчел, — шептал он. — Ужасно сожалею.

Ими пытались овладеть их женщины. Их воспоминания. Это было временное явление — здесь, у основания горы, земля все еще пыталась удержать их внизу. Завтра они, несомненно, вырвутся на свободу. Завтра они поднимутся выше — погрузятся глубже в Эль-Кэп.

Хью опустился в гамак. В южном небе рассыпался мириадами звезд Млечный Путь, это зрелище напомнило ему о ночах пустыни. Им снова овладел сон.

День начался без их участия.

Хью открыл глаза и почувствовал себя горошиной в зеленом стручке, просвечиваемом насквозь солнцем. В горле сильно першило. Он не простужался с… с каких же пор? Он порылся в памяти. С тех пор, как удрал из пустыни. Протянув руку, он перегнулся через край гамака.

Внизу Льюис раскинулся на своей подвесной платформе, его волосы были сильно взлохмачены. Из-за шлема половина лба загорела, а половина осталась белой. Несмотря на лекарство, он все же спал беспокойно и наполовину вылез из спальника. Так вот почему, понял Хью, их подвесной лагерь ночью так раскачивался.

— Льюис, просыпайся.

Льюис повернулся на бок, покрепче зажмурился, а потом внезапно пробудился.

— Боже, — хрипло каркнул он, — солнце!

— Вот тебе и пилюли.

Льюис поднялся, помотал головой. Платформа закачалась от его движений.

— Ночью я видел сон.

— Я слышал, как ты говорил.

— Рэйчел была здесь, прямо здесь, висела на веревках, ползала вокруг и рассматривала меня. Я не видел ее лица. Но совершенно уверен, что это была Рэйчел.

Хью промолчал. Ему не хотелось говорить о том, что он видел точно такой же сон, только в нем была не Рэйчел, а Энни. Он попытался вспомнить, видел ли он лицо Энни или просто домыслил его.

— У нее были длинные волосы.

— Рэйчел носит короткие волосы, Льюис.

— Она была гораздо моложе, как в старые времена.

— Нас манят наши музы, — сказал Хью.

— Не манят, — возразил Льюис, — а предупреждают. Было совершенно ясно, что она хотела сказать. Спускайтесь. Уходите отсюда.

— Это говорят наши тела, — не согласился Хью. — Мы испытываем нечто вроде культурного шока. Эль-Кэп — совсем иная планета. Они напоминают нам об осторожности. Как только мы приспособимся к стене, сны придут в норму. — Все это он выдал экспромтом, не задумавшись ни на секунду.

— Ты тоже видел сны?

— Это только усталость наших взбудораженных мозгов.

Льюис пронзил его взглядом.

— Ты сказал: «наши музы».

Хью уклонился от прямого ответа. Явившаяся во сне женщина, кем бы она ни была, встревожила его. Ее следовало воспринимать как какой-то симптом. Вот только он не знал какой. Погрузиться в воспоминания — это одно дело. А сейчас их сны оказались вроде бы взаимосвязаны. Это больше походило на умственное расстройство.

— Мы разоспались и потеряли уже много времени, — сказал он.

— Она указывала совершенно ясно, — заявил Льюис.

— Льюис, забудь о Рэйчел.

— Ничего себе ты сказал! Я вспомню о ней, как только лягу спать нынче вечером.

— Я говорю совершенно серьезно. Сосредоточься. Тебе необходимо очистить голову. Control-alt-delete. Перезагрузись, пока не поздно. Прежде чем она прикончит тебя.

— Но, Хью, ведь она моя жена.

Хью развил тему настолько, насколько Льюис был готов его услышать. Несомненно, они затронут ее еще не раз. Ну а пока что им нужно было нагнать потерянное с утра время.

Он обследовал стену выше. От начала чрезвычайно привлекательной для ручного подъема: трещины их отделял участок, выглядевший совершенно гладким. Однако гладкость на деле была не столь идеальной, какой казалась на первый взгляд. Они уже очень давно обнаружили, что в этом месте имеются какие-то поры. Они назвали его Чипсами Страха. В большинстве своем границы этих пор были не толще картофельных чипсов из пакетика, а их размеры только-только позволяли вставить закладку. На этом участке всегда лидировал Льюис.

Хью вылез из гамака и в одних носках перебрался на платформу. Они с волчьим аппетитом умяли завтрак из концентратов и разобрали почти весь свой лагерь, убрав вещи, использовавшиеся для ночлега, в большие рюкзаки. Льюис надел кожаные перчатки с отрезанными кончиками пальцев и начал выбирать крючья и все прочее, что понадобится ему на восхождении.

Хью обнаружил, что две веревки прямо под узлами прогрызены. Сквозь цветную оплетку просвечивала белая сердцевина.

— Нас навещали наши маленькие друзья.

Мыши, как и лягушки, обитали в самой стене, путешествуя вверх и вниз по трещинам. Хью неизменно изумлялся тому, насколько высоко зверьки забирались в поисках пищи. Он не возражал против того, чтобы подкормить их, — много ли они съедят. Но они, увы, имели неприятную привычку гадить в твой изюм — то еще удовольствие.

— Сильно они нас потрепали? — осведомился Льюис.