По крайней мере мне удалось вырваться от них, думаю я, по крайней мере, у меня есть несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Скажу Ванессе, что у нее нет права лезть не в свое дело, даже если я позволила ей лезть не в свое дело, но не до такой же степени! А Тео скажу, что он не понимает намеков и что если человек не хочет добавлять его в друзья, значит, не хочет с ним дружить.

Но прежде чем я успеваю что-либо сформулировать, я вижу у себя перед носом оранжевые «найки».

– Привет, – говорит он, стоя надо мной.

Я смотрю вниз, на грязь, и думаю: надо было выспаться, надо было причесаться, поправить косичку, чтоб не съезжала влево…

– Я думала, у меня есть хотя бы пять минут.

– Я привык, что ты убегаешь, – заявляет Тео. – Поэтому был готов тебя догнать.

* * *

– Ты должен быть в Новом Орлеане, – замечаю я, когда он протягивает мне руку, чтобы помочь подняться, и я принимаю его помощь.

– Ванесса позвонила мне, и я вернулся домой.

– Так просто?

– А почему должно быть сложно? – удивляется он.

– В жизни все сложно.

Особенно в моей, черт бы ее побрал.

– Только если ты сама все усложняешь, – говорит он. – Во всяком случае, я так думаю.

– Ну да. Писать своей бывшей сообщения на «Фейсбуке», чтобы известить ее о раке яичка, – это, конечно, никому не усложняет жизнь.

– Твоя взяла, – он улыбается.

– Мне-то что.

– Ванесса сказала – ты хочешь мне ответить, но сама не рискнешь, – какое-то время он любуется пейзажем, потом смеется. – Господи, когда я произношу эти слова вслух, они так банальны. Я бы никогда в таких выражениях не рекомендовал своим клиентам просчитывать риски.

– Так ты шел на риск?

Он долго молчит, прежде чем ответить. В конце концов пожимает плечами и заявляет:

– Нет. Но мы оба согласимся, что это афера.

* * *

Гора Рейнир – действующий вулкан, хотя он уже больше ста пятидесяти лет не извергался. Двадцать шесть ледников, тридцать шесть квадратных миль нескончаемых снежных полей; в ясные дни гору видно аж из Портленда.

Я все это узнала, увязавшись за семьей с четырьмя детьми; после выброса адреналина, заставившего меня удрать и придавшего смелости, чтобы поддержать беседу с Тео, я снова размякла и сбавила скорость до черепашьего шага; плетусь вся красная, надутая, пот стекает с ушей. Я слишком зла на Ванессу, чтоб разговаривать с ней, и слишком сбита с толку, чтобы продолжать разговор с Теодором, так что позволила им вырваться вперед; мы идем по лыжне в семь целых две десятых мили длиной, и мои шансы умереть от остановки сердца составляют примерно пятьдесят процентов.

Мать семейства – классная, бойкая, веселая и гораздо более терпеливая к четырем детям, чем я к Алану Алверсону, не говоря уже о моем собственном (воображаемом) отпрыске. Мы добираемся до плато, и мамаша запихивает брошюру, которую зачитывала вслух, в поясную сумку – такая мне сейчас очень бы пригодилась. На больших пальцах у меня образовались волдыри, и я готова убить за кусок плотной ткани. Почему я не догадалась взять с собой поясную сумку? Будь готов, всегда готов! Почему я не стала скаутом? Почему родители не записали меня в скауты? Добавить этот пункт в список обид. Будь я скаутом, многое сложилось бы иначе.

– Семейное фото! – ревет отец семейства и оглядывается в поисках того, кто мог бы их запечатлеть. Я отвожу глаза, но он не обязан знать о моих проблемах, так что жестом подзывает меня к себе.

– Конечно, – я скалюсь. – Рада помочь. Улыбаемся!

Дети ерзают и делают глупые лица; у родителей получаются идеальные улыбки даже при том, что приходится одновременно растягивать рот и умолять детишек постоять спокойно хоть одну минуту. Оуэн, если не улыбнешься по-человечески, не получишь леденец, который я обещала!

Я делаю два фото – просто из любезности.

– Стопудово он в любой день может рвануть, – ни с того ни с сего говорит мне Оуэн, указывая на вулкан. Как будто мы старые друзья, как будто у них заведено болтать с незнакомцами.

– Сомневаюсь.

– Сомневайтесь сколько влезет. Не может же он всегда так стоять. Просто однажды бух – и рванет.

– Ну не знаю, – отвечаю я уклончиво, стараясь вырваться из их окружения, хотя догонять Тео и Ванессу мне тоже не сильно хочется.

– Честное слово, вот-вот бабахнет. Все когда-нибудь взрывается. Остается только надеяться, что вас не будет рядом.

Я опускаю голову и вновь бегу вперед. Может быть, он прав – откуда мне знать? – А мне никогда не хотелось оказаться в центре катастрофы.

* * *

Час спустя я вновь натыкаюсь на Оуэна – уже во второй или третий раз. Я едва ползу, вся ссутулившись, внутренности все никак не успокоятся, и каждый спазм переходит в настоящее торнадо. Конечности горят огнем, щеки сожжены солнцем, а большие пальцы лучше бы кто-нибудь удалил хирургическим путем. Когда я размышляю о том, что умереть было бы куда лучше, чем пройти оставшиеся две мили, Оуэн пробегает мимо и вопит:

– Ну, живее! Не такая уж вы и старая!

Но я как раз такая старая. Мне тридцать два года. Мой муж меня не любит. Я бездетна и бесплодна. Я лишилась работы, потому что не смогла придумать нормальную рекламу подгузников для взрослых. Мой отец завел любовницу.

С меня хватит. Я выхожу из игры.

– Скажи моим друзьям – пусть поищут здесь мой гниющий труп! – кричу я в ответ. Слева от меня довольно унылый валун, и я пристраиваюсь на него.

– Поступайте как хотите! – заявляет он не оборачиваясь, уже почти скрывшись с моих глаз.

Поступлю как хочу, думаю я, хотя сама толком не знаю, чего хочу. Вот в чем премудрость влияния отцовской психологии: нет никакого смысла поступать как хочешь, быть собой, брать от жизни все, что нужно, поскольку в итоге все равно придешь к неминуемому, которое находится вне твоего контроля. План Вселенной! Нельзя противоречить планам Бога, потому что… это планы Бога, ради всего святого! Почему бы не подчиниться им? Полюбить их? Наслаждаться ими?

Я смотрю на линию горизонта. Где-то там, далеко, – Шон, и он поступает как хочет.

Оттолкнув ногой комок грязи, я достаю мобильный – вдруг Шон передумал и написал мне, но сеть здесь ловит плохо – все-таки высоко! Тем не менее я начинаю писать сообщение Никки – может быть, он расскажет Шону, что я в Сиэтле, Шон вспомнит, что в Сиэтле живет Тео, и сойдет с ума от ревности; но тут же я понимаю, что Шон никогда ни к кому меня не ревновал – с чего бы? И кроме того, вряд ли он вообще помнит о моих отношениях с Тео. Однажды я увидела статью о нем в «Таймс» и безо всякого умысла придвинула поближе к Шону, когда мы ели воскресную яичницу. Пробежав глазами статью, Шон повел плечами и произнес:

– Неплохой рекламный трюк придумал этот тип. Каким надо быть ослом, чтобы специально обученный человек решал за тебя, сказать «да» или «нет»?