* * *

* * *

– Мне важно знать, – говорит Райна, когда мне наконец удается до нее дозвониться, – как быть с твоей квартирой.

– Что ты имеешь в виду? Они не могут просто вынести оттуда горшки с анашой?

– Могут, – отвечает она таким тоном, будто я задала ей глупейший в мире вопрос, – конечно, они не оставят их в твоем шкафу, ведь тебе же надо куда-то класть зимнюю обувь.

– Ну и замечательно.

– Ничего не замечательно. Поскольку дело Олли расследует ФБР, поскольку они сегодня арестовали его и поскольку он оказался настолько туп, что хранил в чужой квартире нелегальный наркотик, они считают твое жилище местом преступления.

– Преступления… как романтично, – мурлычет Ванесса, потому что мы едем в машине домой с Рейнира и у меня включена громкая связь.

– Что? – рычит Райна. – Кто там еще?

– Я не понимаю, что происходит, – говорю я.

– Это не семейка, а жуть кошмарная – вот что происходит. И мне в одиночку приходится все это расхлебывать, – телефон Райны дважды пищит, она бормочет: «Не бросай трубку», и умолкает.

– Господи, – Ванесса вздыхает. Мы снова нарушаем движение на пути к отелю. – Ты все это не разрулишь.

Я молчу, потому что еще злюсь на нее.

– Послушай, я знаю – ты бесишься из-за Теодора. Но в этом и есть суть путешествия! И книги. И нашей задачи. Если хочешь изменить план Вселенной, тебе придется выйти из зоны комфорта.

Я смотрю в окно и стараюсь сделать как можно более сердитый вид.

– Ну же, Уилли! Я – твоя лучшая подруга. Ты должна мне доверять.

Я сжимаю зубы. На связь снова выходит Райна.

– Извини. У Грея что-то с желудком. Конечно. Конечно, да, – она выдыхает. – Вот какие у тебя варианты. Первый – вернуться домой и разбираться со всем этим.

– Да мы только что приехали! – кричит Ванесса слишком громко, потом добавляет: – Привет, Райна, это Ванесса.

– Хозяин твоей квартиры говорит, что ты нарушаешь условия найма.

– Что? – говорю я. – Почему?

– Потому что нелегальное выращивание марихуаны в договор не входило.

Я чешу щеку.

– И что дальше?

– Вариант второй: тащи свои вещи куда-нибудь на хранение. Вариант третий: молись, чтобы твой брат на самом деле не натворил всего того дерьма, в котором обвиняется, – телефон снова пищит; вторая линия. – Блин. Не вешай трубку.

Связь по ошибке прерывается.

– Ой, смотри, – Ванесса указывает на машину впереди. – Марихуановая мамочка! Она бы поддержала Олли.

Еще бы. Фургон с наклейкой «Мамочки за марихуану» вырывается вперед. Мы увеличиваем скорость, пытаясь еще раз на него взглянуть.

– Уфф! Может, мне вернуться в Нью-Йорк и помочь?

– Ну уж нет! Какой вариант – самый легкий? – спрашивает Ванесса.

– Вернуться в Нью-Йорк и больше не видеть Тео.

– Интересный выбор, – говорит она. Затем, помолчав немного, добавляет: – Значит, как нужно поступить, чтобы изменить план Вселенной? Прямо противоположно самому легкому варианту.

Я вздыхаю. Ненавижу эти ее дурацкие упражнения. Они идут вразрез всем моим инстинктам, к которым я привыкла: вжимать голову в плечи, не делать резких движений, прятаться в тени. Хотя вынуждена признать – это ужасные инстинкты.

– Прямо противоположно самому легкому варианту – остаться.

– И?

Я знаю, что нужно сказать дальше.

– Мой новый план Вселенной велит мне остаться, – меня начинает тошнить от этих слов.

Ванесса смеется и пожимает мою руку.

– Ну вот мы и изменили твою судьбу.

Жители Сиэтла готовы божиться, что летом там не бывает дождя. На деле весь следующий день – дождливый и промозглый, и это очень хорошо, потому что я не в силах шевельнуться. Ванесса сидит в коридоре отеля и пишет свою книгу, а я валяюсь в постели, спрятавшись от звонков Райны в частности и жизни в целом.

Я узнала все, что могла узнать о деле Оливера, из TMZ и «Пейдж Сикс», и я не могу сказать, в чем дело – в том, что он мой брат и я ему доверяю, или в том, что он хорошо изображает детскую невинность («Намасте, друзья мои!»), или в том, что отец промыл мне мозги и теперь я верю – будет так, как должно быть, – но только я уверена, что Оливер совершил все эти преступления просто по наивности. Я верю ему, когда он, стоя между Райной и своим рекламным агентом, о существовании которого я даже не подозревала («У Олли есть рекламный агент?» – пишу я Райне), перед клубом «Йогаголики», где они решили привлечь внимание сочувствующих лиц, теребит свои четки и очень спокойным, но отнюдь не высокомерным тоном заявляет, что не верит в капитализм, и если кого-то здесь и можно считать жертвой, так только его самого, его единомышленников и других преданных ему людей, которых тоже одурачил учитель Дари, убедив вложиться в свою пирамиду.

Пожалуй, правильнее всего – а не только легче всего – было бы вернуться в Нью-Йорк. Лететь туда немедленно, хотя я и не смогу ничего посоветовать. Может быть, только морально поддержать брата и сестру, но, по правде говоря, они меня не очень-то поддерживали, когда моя жизнь рухнула. Когда я улетала в Сиэтл, Райна вручила мне упаковку успокоительного, а Оливер – лечебное ожерелье, которое так и лежит у меня в косметичке. Но все равно это не та поддержка, которой ждешь, оказавшись на самом дне.