Шест глубоко вяз в иле, продвигаться вперед стало сложнее. Фролов вытер пот со лба, передал шест Кузьмину.

– Ты хоть и постарше, но мужик крепкий, поработай, я уже все руки себе стер, – подул он на ладони, присев на скамейку напротив Михаила, и сразу же принялся тревожно говорить: – Вот тут ты, командир, прав. Надо тактику менять. Слишком ладно у нас все пока выходит. При отступлении главное – противника с толку сбить, хотя бы на шаг в стороне оказаться от того места, где он ожидает твоего появления. Иначе пропадешь.

– Мы не отступаем, разведчик, а бежим. Это разные вещи…

Договорить Прохоров не успел. Высоко в небе прорезался звук мотора. Легкий самолет с открытой кабиной пилота и с тевтонскими крестами на крыльях показался на небосклоне раньше, чем лодку успели глубоко загнать в тростник и замаскировать. Да и это бы не помогло – сверху легко заметить такое укрытие.

Фролов воткнул шест в ил, все трое беглецов лихорадочно заворачивали на себя высокий тростник. Безразличный и даже мирный звук самолетного двигателя стал агрессивным. Старый аэроплан, опустив нос, рванул к земле. Он прошелся низко, почти над самыми головами, и вновь взмыл в небо, пошел на разворот.

– Это наблюдатель, разведчик. Все прочь из лодки, прячемся по одному! – приказал Прохоров и тут же перевалился через борт.

Ноги вязли, от погружения в трясину спасали лишь переплетенные корни тростников. По пояс в воде Михаил пробирался сквозь заросли, за собой он слышал тяжелое дыхание и невнятные ругательства товарищей. Аэроплан уже развернулся и приближался. Черный крест тени самолета накрыл тростник. Один за одним раздались взрывы гранат. Первая взорвалась еще в воде, подняв столб брызг, а вот вторая угодила прямо в цель, от лодки полетели во все стороны обломки.

– Сука поганая, – только и проговорил Прохоров, поднимаясь из воды. – Все целы? – крикнул он.

Справа закопошился Кузьмин, Фролов уже приближался к Михаилу, широкими движениями разгребая растительность. Звук самолета удалялся. То ли у пилота старого аэроплана не было с собой больше гранат, то ли он посчитал, что справился с задачей, и возвращался на аэродром сообщить, что обнаружил беглых пленных.

– Ас, – все же уважительно оценил работу врага Прохоров. – Я бы так на этой этажерке не смог. Скоро станет неуютно, – подвел он итог. – Будем надеяться, что у него нет рации. В таком случае получаем небольшую фору.

Хлюпала под ногами вода, трещал тростник. Мужчины тяжело дышали, но никто и не думал останавливаться. Только вперед – прочь от реки. Мешки с провизией и оружием, казавшиеся до этого чрезвычайно легкими, набирали для беглецов вес. Порванное собакой плечо Михаила горело огнем. Но желание выжить, уйти от погони заставляло двигаться. Наконец, вместо воды под ногами уже просто хлюпала грязь. Вскоре беглецы выбрались на небольшой луг, поросший нереально зеленой сочной травой. Впереди возвышалась гряда невысокого вытянутого холма. Что за ней, из всех троих не знал никто. Карты не имелось, о местности убежавшие из лагеря не имели ни малейшего представления. Луг явно располагался неподалеку от какой-нибудь деревни. В траве виднелось немало подсохших коровьих лепешек.

Немного полежали на траве, отдышались.

– Пошли, – хрипло проговорил Прохоров. – Только осторожно, сразу не высовываться.

Поднялись на холм, последние метры преодолевали ползком. С вершины открылась панорама. Река делала изгиб. На полуострове стояло несколько домов – то ли хутор, то ли небольшая деревня. За ней синел лес, справа от которого тянулись узкие полоски земляных наделов. Вдоль них по проселку пылило три военные машины с затянутыми брезентом кузовами, они шли за легким броневиком, над которым покачивалась длинная антенна.

– Это по нашу душу, – со страхом в голосе выдохнул Фролов.

Так и было, грузовики, несомненно, направлялись к тому месту, где воздушный наблюдатель обнаружил беглецов.

– Черт, – пока в голову Прохорову ничего дельного не приходило, а продолжать лежать на холме или прятаться в тростниках было смерти подобно.

Михаилу почему-то сама собой придумалась пафосная фраза о том, что придется дать последний смертельный бой, постараться подороже продать свои жизни, воспользовавшись для этого захваченным у противника оружием, что будет символично… но произнести все это вслух он так и не смог себя заставить, ведь товарищи смотрели на него с надеждой. Военные грузовики тем временем остановились на краю поля. Из них спрыгивали эсэсовцы с овчарками, строились в шеренги. Офицер, выбравшийся из легкого броневика, уже прохаживался перед ними, отдавая приказы.

– Конец? – довольно спокойно для теперешней ситуации спросил Кузьмин.

Прохоров перевел взгляд на лес. До него было не так и далеко. Можно было рискнуть добежать незамеченными. Но что делать потом? Не успеешь оборудовать схрон, надежно замаскироваться. А лес станут прочесывать сразу после того, как поймут, куда выбрались беглецы, ведь проломились они через тростник, оставили после себя дорожки.

Над лесом поднимался странный дымок, он не был привязан к одному месту, сдвигался. Только присмотревшись, Прохоров сумел разглядеть скрывавшуюся в траве линию узкоколейки. Он еще сомневался, но шедший через лес паровоз отозвался коротким гудком. Михаил не стал тратить время на разговоры с товарищами, обхватил мешок и покатился по склону холма. Только так можно было остаться относительно незаметным для эсэсовцев, уже двинувшихся к хутору. Оказавшись внизу, вскочил, побежал пригнувшись. Нужно было успеть раньше немцев и их проклятых собак. Фролов и Кузьмин еле поспевали за своим командиром.

В спину бил лай овчарок, пока еще далекий, но он уверенно приближался. Трое мужчин вбежали в лес, тот оказался досмотренным, прочищенным – ни тебе бурелома, ни подлеска. Высокие молодые сосны уходили к небу, раскачивались на весеннем ветру. Пронзительно пахло смолой. Впереди блеснули рельсы узкоколейки. Состав погрохатывал совсем рядом. Между стволов прорисовался силуэт небольшого паровозика, он нещадно дымил, тащил за собой платформы с бревнами, на последней громоздились кривые толстые сучья с обсеченными ветвями, явно предназначенные на дрова. Немцы выгребали в Германию все более-менее пригодное. Прохоров и его друзья побежали вдоль колеи, скрываясь за деревьями. Паровоз обгонял их. Михаил попытался запрыгнуть на платформу, груженную бревнами. Ему удалось уцепиться за проволоку, стягивающую стволы, но вновь помешала пронзительная боль в плече. Пальцы сами собой разжались, он свалился на землю, чуть не угодив под колеса платформы. Прогрохотал над самым ухом последний вагон. Михаил вскочил на ноги. Товарищи уже махали ему руками, торопили, стоя на последней платформе, груженной нестандартной древесиной.

Собрав остатки сил, Михаил побежал. Мелькали под ногами шпалы. Над головой растягивался среди стволов высоких сосен шлейф паровозного дыма. Сил не хватало, Прохоров задыхался. Он сделал последний отчаянный рывок, уже понимая, что, если не удастся на этот раз зацепиться за борт, он просто упадет обессиленный на шпалы.