– Я не Кирсти.

Салли смеется. Вероятно, она думает, что это обычная детская шутка, вроде той, когда ребенок прячется за диваном, высовывая оттуда куклу в руке.

– Кирсти Муркрофт, мы же видели твои фотографии! Тебе здесь понравится, мы учим гэльский язык…

– Я НЕ Кирсти, меня зовут Лидия.

– Ох…

– Кирсти мертва, а я – Лидия.

– К-ки? – женщина замолкает и изумленно глазеет на меня.

Моя дочь громко повторяет:

– Лидия. Я – Лидия. Мы – Лидия. Лидия!

Тишину школьного коридора нарушают только сумасшедшие вопли моей дочери. Улыбка Салли Фергюсон меркнет, она испуганно хмурит брови. По стенам развешаны приколотые кнопками жизнерадостные гэльские фразы. Школьный секретарь делает вторую попытку:

– Э… хм… Кирс…

Моя дочь отмахивается от Салли Фергюсон, как от осы:

– Лидия! Вы обязаны звать меня Лидия! Лидия! Лидия! Лидия! Лидия! ЛИДИЯ!

Женщина пятится назад, но моя девочка уже полностью неуправляема и выдает полноценный истерический припадок, как годовалый малыш в супермаркете, который хочет, чтобы ему купили именно ту самую игрушку. Разница лишь в том, что мы не в магазине, а в школе, а ей – семь лет, и она выдает себя за свою умершую сестренку.

– Она умерла, Незабудка умерла. Я ЛИДИЯ! Я Лидия! Она тут! Лидия!

Что я делаю? Нелепо, но я пытаюсь поддерживать беседу:

– О, это у нее пунктик, бзик. Я заберу ее через…

Но моей попытки почти не слышно – дочь опять заходится в крике:

– ЛИДИЯ ЛИДИЯ ЛИДИЯ ЛИДИЯ! Кирсти УМЕРЛА-А-А, я ее НЕНАВИЖУ, я Лидия!

– Пожалуйста, – говорю я Кирсти, оставив попытки обмана. – Прошу тебя, милая, пожалуйста.

– КИРСТИ УМЕРЛА-А-А. Кирсти мертвая, ее убили, ее убили. Я ЛИ-ДИ-ЯЯЯАААА!

И затем припадок утих – столь быстро, как начался. Кирсти встряхнула головой, побрела к дальней стене и села на низкий стульчик под фотографией школьников, работающих в саду с подписью фломастером.

«Ag obair sa gharrad».[12]

Немного посопев, дочка шепчет:

– Пожалуйста, зовите меня Лидией. Мам, почему ты не можешь называть меня Лидией, ведь я же Лидия.

Она подняла заплаканные голубые глаза:

– Мам, пожалуйста. Я не пойду в школу, если ты не будешь звать меня Лидией.

Я остолбенела. Ее мольба звучала мучительно искренне. У меня не оставалось выбора.

Молчание сделалось совсем невыносимым. Теперь мне надо объяснить все школьному секретарю – в абсолютно неподходящий момент – и умудриться куда-нибудь тихонько спровадить Кирсти. Мне необходимо, чтобы она училась в этой школе.

– М-м-м, – ко мне вернулось детское заикание, – миссис Фергюсон, это Лидия. Лидия Муркрофт.

От страха моя речь сделалась невнятной:

– На самом деле я записывала в школу Лидию Мэй Танеру Муркрофт.

Долгое молчание. Салли Фергюсон в глубоком замешательстве. Она моргнула через свои круглые очки с толстыми стеклами.

– Простите? Лидия? Но… – она залилась ярким румянцем, подошла к столу под раздвижным открытым окном и взяла лист бумаги. Когда она заговорила, ее голос упал до драматического шепота:

– Но здесь же ясно сказано, что вы записываете Кирсти Муркрофт. Вот заявление, здесь написано «Кирсти». Да, «Кирсти Муркрофт».

Я судорожно вздохнула, собираясь открыть рот, но дочь вновь опередила меня. Будто подслушивала.

– Я Лидия, – сказала она. – Кирсти умерла, потом она опять стала живая, а потом опять умерла. Я Лидия.

Салли Фергюсон побагровела и промолчала. Мне было трудно ответить – я оказалась слишком ошеломлена и балансировала на краю темной бездны абсурда. Но я собралась с силами и произнесла:

– Можно отвести Лидию в класс? И тогда я вам все объясню.

Снова жуткое молчание. Я слышу, как в коридоре дети поют нестройными голосами:

«На эвкалипте высоком и старом

Веселая птица живет – кукабарра,

Громко смеется она —

ХА! ХА! ХА!»

Меня тошнит от песенки – настолько она не вяжется с обстановкой.

Салли Фергюсон кивнула и пододвинулась ко мне поближе.

– Да. Так, конечно, будет разумно, – согласилась она.

Затем Салли обратилась к симпатичному молодому человеку в узких джинсах, который как раз входил в кабинет через стеклянную дверь.

– Дэн, Дэниел, будь добр, проводи в класс новенькую, э-э-э, Лидию Муркрофт. Во второй класс к Джейн Раулендсон, в конце коридора.

«ХА! ХА! ХА!»

– Ага, – дружелюбно ответил Дэн.

Он присел рядом с Лидией на корточки, как сверхисполнительная прислуга:

– Привет, Лидия. Пойдем со мной?

«На эвкалипте высоком и старом

Считает мартышек вокруг кукабарра».

– Я Лидия, – Кирсти яростно заламывает руки. Она смотрит исподлобья, оттопырив нижнюю губу – самое упрямое выражение, на которое она способна. – Зовите меня только Лидией.

– Конечно, Лидия. У них первый урок пения, тебе понравится.

«Стой, кукабарра, стой, кукабарра,

Я не мартышка, я человек!»

Наконец хоть что-то сработало. Она медленно разжала кулаки и, взяв Дэна за руку, пошла с ним к очередной стеклянной двери. Она казалась крошечной, а дверь – огромной и зловещей, как пасть чудовища.

На миг она замерла и повернулась с грустной испуганной улыбкой, но Дэн легонько потянул ее за собой в длинный коридор.

Школа проглатывает мою дочь. Теперь я вынуждена бросить ее здесь, оставив наедине с ее судьбой.

Я смотрю на Салли Фергюсон.

– Итак…

Салли сурово кивает.

– Да, пожалуйста. Пройдемте в мой кабинет, где нам никто не помешает.

Пятьдесят минут спустя я выложила Салли Фергюсон чудовищные подробности нашей истории: нелепая гибель близняшки, длящийся четырнадцать месяцев кризис идентичности. Она слушала мой рассказ, в ее глазах читался приличествующий случаю неподдельный шок, а также сочувствие, но я заметила кое-что еще: лукавую искорку неподдельного интереса. Я внесла оживление в скучный школьный день, и вечером она сообщит мужу и подругам кое-что любопытное.

Вы не поверите, кто к нам сегодня приходил – мамаша, которая не знает, которая из ее дочек осталась жива! Она думает, что, возможно, ее дочь, которая по общему признанию умерла, все эти четырнадцать месяцев была жива.