– Ам-ням-ням. Крысы, Бино! Эй, ведь ты у нас собака, твои предки столетиями ловили крыс, разве нет?

Бини нервно зевнул и опять положил морду между вытянутыми, как у сфинкса, передними лапами. Энгус почувствовал прилив симпатии. Он любил Бини. Он провел несчетное количество счастливых часов, гуляя с псом по лесам возле Лондона.

А резкая смена настроения Бини поставила его в тупик.

Раздумывая над этим, Энгус понял, что, когда они переехали, собака начала проявлять очень странные повадки. То пряталась в углу, будто испугавшись чего-то, то вообще не хотела заходить в дом. И с Сарой Бини вел себя по-другому. С Сарой и Кирсти, впрочем, довольно давно.

Мог Бини быть свидетелем тому, что произошло тем вечером в Девоне? Был ли пес наверху, когда все это случилось? Может ли вообще собака помнить и понимать события человеческой жизни?

Дыхание Энгуса вырывалось изо рта облачком пара и смешивалось с сырым воздухом. Чулан казался чудовищно холодным и промозглым, особенно теперь, когда он закончил крушить пилой дрова. Все окна заиндевели.

Прямо как в тот день, когда родились близняшки, – в самый холодный день в году.

Энгус уставился на тонкие ледяные узоры.

Горе подкосило Энгуса – прямо выбило почву из-под ног. Всегда такое ощущение, будто в регби подножку подставили.

Он прислонился к штабелю пыльных досок, чтобы не упасть.

Лидия, его маленькая Лидия. Лидия в больнице, с трубками, торчащими изо рта, открывшая на мгновение огромные глаза, чтобы попрощаться, как будто извиняясь.

Его Лидия. Малышка Лидия. Дорогая доченька.

Он тоже ее любил – сильно, как и Сара. Но почему-то считалось, что он скорбит меньше. А материнское горе представлялось жгучим и оправданным: ей-то можно сломаться!.. Да, ей разрешалось рыдать, месяцами горюя об ушедшей любимице. Ладно, он лишился работы, но в этом почти не было его вины! Кроме того, несмотря ни на что, он уже искал себе новую работенку.

А еще Энгуса бесило, что жена заслуживала порицания куда больше, чем он. Ему захотелось причинить жене боль. Наказать ее. За все, что случилось. Сделать ей очень больно.

А почему бы и нет? Его дочь мертва.

Энгус схватил с полки столярный молоток с гвоздодером, грубый и чуть тронутый ржавчиной. Стальные клыки гвоздодера испещряли коричневые пятна, похожие на засохшую кровь. Молоток был тяжеленным, что успокоило Энгуса. Правильный вес – то, что надо, – можно размахнуться, ударить сверху вниз и что-нибудь расколоть. Раз и навсегда. Взрыв красноты. Во все стороны разлетается мякоть, как от разбившейся дыни. Но не застрянет ли гвоздодер?

Дождь кончился, и море за окнами стало свинцовым. Энгус в отчаянии смотрел на некрашеные доски пола.

В сознание его вернуло тихое поскуливание. Бини смотрел на него, склонив голову набок. В глазах пса застыло любопытство. Неужто он почувствовал нелепые и страшные мысли хозяина?

Энгус взглянул на пса и угомонился.

– Ну что, Бини? Пойдем на улицу? Тюленей гонять, а?

Пес тихо гавкнул и махнул хвостом. Энгус аккуратно положил молоток обратно на полку.

Школа выглядела, как любая школа в Британии – невысокая, просторная, с игровой площадкой, где стояли выкрашенные в яркие цвета качели и горки. Родители, в основном сонные и замученные, высаживали малышей из автомобилей с выражением вины и явного облегчения на лицах. В общем, ничего особенного. То, что это не Британия, выдавал лишь ландшафт – слева море, а позади горы в белых линиях первого декабрьского снега. И, само собой, привинченное к воротам объявление.

«Rachadh luchd-tadhail gu failteache».

А внизу – перевод на английский мелким шрифтом:

«Все посетители должны отметиться у администратора».

Кирсти вцепилась в мою руку. Мы идем к стеклянным дверям мимо блестящих городских машин и грязных «Лендроверов». Прочие мамы и папы по-дружески сердечно приветствовали друг друга в той непринужденно-светской манере, которой я завидовала. У меня этого никогда толком не получалось, а здесь, среди незнакомых людей, с раскованностью будет еще труднее.

Некоторые говорят на гэльском. Кирсти молчит, как и ее мать. Взволнованная и напряженная. На Кирсти – новенькая синяя с белым форма школы «Кайлердейл» под розовой стеганой курточкой с капюшоном. Когда у дверей я снимаю с нее верхнюю одежду, эта форма выглядит так, будто велика ей. Почти как клоунский костюм. Жалкое зрелище. И ботинки кажутся огромными. И волосы причесаны небрежно – из-за меня.

Мне становится стыдно. Неужели я перепутала размеры? И почему я не расчесала ее как следует? Мы жутко спешили. Энгус хотел попасть на Скай пораньше: он нашел в Портри работу – архитектором на неполную занятость. Правда, Портри находится очень далеко, и мужу придется там ночевать всякий раз, когда для него поступит заказ.

В финансовом плане это хорошо, однако усложнит транспортную проблему.

Поэтому нам пришлось поехать утром всем вместе на нашей единственной лодке. Я впопыхах побрызгала спреем на чудесные шелковистые волосы дочери, а потом провела по густым светлым прядям щеткой. Кирсти стояла у меня между колен, зажав в руках игрушку, ерзая туда-сюда и напевая себе под нос только что выдуманную песенку.

Волосы Кирсти растрепаны. Слишком поздно приводить их в порядок.

Во мне проснулся защитный инстинкт. Я не хотела, чтобы над ней смеялись. Ей будет сегодня страшно и одиноко – в чужой школе, в середине осеннего семестра и без сестры. Да еще и неразбериха с ее личностью – она здесь затаилась. Порой она говорит о себе «мы» вместо «я», а иногда, как сегодня утром, – «другая Кирсти».

Другая Кирсти?

Ее слова сбивают с толку, они ранят, поэтому я и не позволила себе заострять на них внимание. Я надеюсь, что Келлавей прав, и школа расставит все на места: новые друзья, новые игры.

И мы идем в школу.

Мы замешкались в дверях, и другие дети бегут в классы – болтают, смеются, дерутся рюкзаками из синтетики. На рюкзаках – герои мультиков «История игрушек», «Мыши-монстры». Женщина в круглых очках на большом носу и в практичной юбке в клетку одаривает меня подбадривающей улыбкой, придерживая перед нами стеклянную дверь.

– Миссис Муркрофт?

– Да, а…?

– Я видела вас в Фейсбуке. Прошу прощения! Просто любопытно было узнать про новичков-родителей. – Она снисходительно кивает Кирсти. – Здравствуй, маленькая Кирсти! Кирсти Муркрофт?

Она вводит нас внутрь:

– Выглядишь точь-в-точь, как на фото! Меня зовут Салли Фергюсон. Рада видеть тебя в нашей школе. Зови меня, пожалуйста, Салли.

Она поворачивается ко мне:

– Я школьный секретарь.

Она ждет, что я отвечу, но я не могу. Потому что меня опережает Кирсти: