нем было короткое черное платье и военные ботинки. Соул скептически посмотрел на табличку, которую держал З., усмехнулся, вырвал ее из его рук, забрал себе. З. улыбнулся.

– Гляжу, ты за традиционное распределение ролей.

Соул продолжал пялиться. Не отводил взгляд. Не моргал. З. застыл. Выпрямился. Съежился. Встал. Сел.

Вошел Импер.

– Прошу прощения, мне сказали, что мой черед.

Соул послал З. воздушный поцелуй и вышел.

– Соблазнить такого очаровательного мужчину будет радостью для меня, – манерно произнес Импер, – признаюсь, я даже не знаю, как действовать в такой ситуации, вы вгоняете меня в краску…

– А вы соблазняли мужчин раньше? – спрашивает З., снова почувствовав привычную почву под ногами.

– Ах, не раз, – хохочет Импер, – поверь, такая опытная женщина, как я, – находка для тебя, а главное – не сбегу к молодчику!

– То есть вы намекаете, что я недостаточно хорош, чтоб вас устроить? Не успели познакомиться, а вы уже налево бежите?

– Вы все перекручиваете, – запротестовал Импер, но двенадцать часовых механизмов были безжалостны.

Фатус заявил, что никого соблазнять не станет, потому что он нигилистка, а кроме того З. – не из тех мужчин, что могут его привлечь.

Вита был последним.

– Ваша шляпка, – с порога заметил он, – где… вы ее купили?

– О, – горько улыбнулся З., – это подарок от важного для меня человека, в прошлом…

– Кажется, я догадываюсь, о ком идет речь. Эта шляпка восхитительна… Вы больше не общаетесь? – осторожно спросил Вита.

– Он настоящий гений, но он не принимает меня. Совсем.

Вита сел на стул и начал смотреть на свои пальцы.

– Такая ирония… я должен быть соблазненным, но я совсем не верю в то, что это возможно. Теперь.

Вита глубоко вздохнул.

– Понимаю. А я должен соблазнять.

З. засмеялся:

– У вас очень красивые волосы. Я давно за вами наблюдаю. Знаю, что вы биолог. Я тоже, но меня уволили в прошлом году, и вот я здесь. Простите, разоткровенничался на камеру. До сих пор иногда забываю об этом круглосуточном надзоре. Большой Брат какой-то.

Вита смотрел на З., и было в этом взгляде что-то выплескивающееся, боязливое, искреннее…

З. медленно поднес руку к лицу Вита и поправил выбившуюся из высокой прически прядь. У Вита задрожал подбородок. К горлу подступил спазм.

– Простите, у меня что-то со здоровьем, тошнит.

– Выпейте таблетку, – предложил З., – от тошноты, пейте.

– От себя, – пошутил Вита.

– Спасибо, дорогие! – сюсюкает Нула, когда все справляются с заданием, и посыпает участников блестяшками. – Маленькая рекламная пауза, и мы огласим победителей! А пока что вас ждет небольшое угощение, налетайте, мои красивые! И специально для участника, проявившего себя лучше всех в сегодняшнем конкурсе, – кислородный коктейль со вкусом обеда от мамули.

– Представленная на нас одежда – новая коллекция от «трансфешн», спешите заказать! – анонсирует Нула. – Прямо сейчас вы узнаете имена двух победителей…

– А пока, – подхватывает Вальтурис, – детский хор общеобразовательный школы номер 57 споет для вас песню о толерантности.

– Итак… – Нула делает паузу, – сегодняшние победители…

– Это… – подключается Вальтурис.

– Прекрасные молодые люди…

– …Долор!

(Всеобщие аплодисменты, Глория закатывает глаза.)

– И Вита!

Вальтурис надевает на головы Долор и Вита пластиковые короны.

Звуковой режим «ликование», духовые вовсю готовят к празднеству!

Крупный план

Вита улыбается изо всех сил, все взгляды направлены на него. Он победил свою генетическую информацию, победил свое бессознательное, он никогда не будет тем, кем не хочет быть.

Долор ковыряется в мизинцем в зубе. Эта роль ей по душе.

Участники аплодируют. Зрители пускают скупую слезу.

– Постойте-ка, – вдруг вскрикивает Нула, – остановите музыку! Постойте! Вальтурис, позволь отвлечь тебя на секунду.

Они спускаются со сцены, шушукаются о чем-то и возвращаются через минуту.

– Прошу прощения, – Вальтурис смущенно кашляет, – мы ошиблись с определением победителя.

Нула снимает корону с головы Вита и посылает камерам, направленным на нее, воздушный поцелуй. Вита беспомощно оглядывается по сторонам, не понимает, что происходит, стоит как вкопанный.

– Импер, поднимитесь на сцену! – просит Вальтурис.

Нула отдает корону Имперу.

– Но… почему… – недоумевает Вита. – Все так стремительно, так обескураживающе…

– Вы еще спрашиваете почему? – рассерженно отвечает Нула и красноречиво глядит на платье Вита. Участники прослеживают ее взгляд и начинают хихикать. Из-под обтягивающего блестящего платья что-то весьма недвусмысленно выпирает.

– Позор! – вздыхает Нула. – О какой победе может идти речь! О какой гендерной неидентичности! Он же оплот мускулинности!

Вита растерянно глядит в одну точку – над головами зрителей, над собственным пониманием происходящего, над горловой горечью и красноглазыми камерами…

Молча снимает свои красивые, усыпанные стразами туфли, и идет к столу с напитками.

Одним движением опрокидывает стакан энергетика, берет со стола ножницы, открывает новый пакет, отрезает от картонки треугольник, наливает еще один стакан. Бездумно. Бесцельно. Безрезультатно.

Пьет. Позволяет жидкости напомнить о своем кадыке, позволяет акту глотания предопределить свою судьбу.

Смотрит на стакан, смотрит на свои волосатые руки.

Поднимает свое сатиновое платье, под ним черные обтягивающие «боксеры» – противовес легкости бытия. Стягивает их, смотрит на свой предательски твердый орган, на то, как издевательски он пульсирует, как дерзко и неумолимо входит в абсолютный диссонанс с этим платьем, с лесом, с полиэтиленовыми пакетами, кружащимися на пустынной дороге, со всем, что он любит…

Вита берет его в правую руку, в левой все еще держит ножницы и, зажмурившись, заключает свою плоть в их металлические канцелярские объятия.

Повсюду крики.

Экран гаснет.

За кадром:

Глава 2

События от лица Витуса

Понедельник

Пробую вести дневник, Луна посоветовала, говорит, ей помогает. Почему бы нет? Чувствую себя глупо. Пишу ручкой. В этом что-то есть. Сегодня приходила мама. Сперва показалась мне такой чужой. Я смотрел на нее как на свою руку, которая вдруг перестала воспринимать сигналы мозга. Я знал, что это моя рука, но подумалось: как странно, что у меня есть пальцы, что они именно такой формы, что кожа грубеет, что мозоли похожи на маленьких человечков. Смотрел и не узнавал свою руку и свою мать, а потом вгляделся в радиальные линии, рассекающие ее радужку, увидел в них знакомое отчаяние. Волосы у нее совсем седые, говорит, мода пошла такая, но я-то знаю, что с доброталонами у нее совсем негусто, а черные точки на лице напоминают маленьких червяков, паразитов, пьющих из нее все соки. Так и есть. Изо рта у нее пахло плохо. Порошковые каши вызывают изжогу. Она вся плохо пахла, кисло, горько.

– Ты поливаешь его? Поливаешь? – первым делом спросил я.

Она кивнула.

– Собрала урожай, сделала шампунь для волос. Понюхай. Понюхай.

Она положила свою голову мне на плечо, идеально