вспоминая тот день, всё ещё не верите, что ей нездоровилось?

– Я не знаю. Нужно дождаться вскрытия.

– Но ведь ей стало плохо ещё в автобусе.

Мистер Робинсон сильно ударил в подлокотник.

– Чёрт! – взорвался он. – Я не знаю! Нет, я не верю, что ей было плохо! Хотя ей должно было быть плохо! Когда я вернулся с завтрака за вещами, она допивала кофе! Как вы думаете, человек, страдающий от повышенного давления, будет пить кофе, если ему плохо? Нет! Она симулировала, как обычно! Да, бывало, что её мучили боли в дороге. И давление подскакивало, и этот чёртов ревматизм. В этот раз хоть Эмили была рядом, она массировала ей спину, шею, конечности, и мне не приходилось, слава богу, всем этим заниматься. Но в тот раз я бы всё равно не поверил ей!

Карлсен дал ему поостыть.

Минуты три спустя Джон Робинсон сказал:

– За день до смерти моя жена изобразила падение с лестницы. Перед этим мы поругались. Но тогда я ей отчего-то поверил. Я действительно думал, что кто-то столкнул её, что ей и в самом деле очень больно. Наверное, потому что чувствовал какую-то вину после ссоры. Я донёс её на руках до отеля, но в отеле… Короче, обман раскрылся быстро. У неё ничегошеньки не болело! Я это понял, как только мы оказались внутри. Понимаете?

Карлсен кивнул.

– Вот потому-то я и не обращал на неё внимания на фуникулёре. Я был зол на неё. За то, что она разыграла весь этот спектакль с падением.

– Вы уверены, что её никто не толкал?

– Я был там, наверху! Никого там не было. И негде было спрятаться поблизости.

– Могу я поинтересоваться, из-за чего вы поругались на острове?

Мистер Робинсон проглотил слюну.

– Это были очередные бредни моей жены. Она видела, как я помог мисс Веронике Бёрч подняться по лестнице. Собственно, я нёс мисс Бёрч на руках, потому что перед этим Мэри толкнула её и она подвернула ногу. Тамара медленно, но верно готовила сцену ревности. Мы находились в церкви. Она начала с того, как мы с ней счастливы, а затем как бы невзначай упомянула мисс Бёрч, одно за другим… В общем, как она умеет. Выставила в итоге меня последней сволочью. Ну я и сорвался. Она, полагаю, рассчитывала, что я поведу себя как-нибудь иначе. Скажу, что люблю её или что-нибудь подобное. Я иногда ей это говорил. Тогда бы она одержала победу в своей игре.

Он сделал паузу.

– Короче, я сорвался. Сильно взбесился. Наорал на неё прямо в церкви. Ей требовался крутой следующий шаг, что-то радикальное. Вот тогда-то и появилась лестница в её планах, полагаю.

Мистер Робинсон закурил.

Из-за приоткрытой двери в кладовку просачивался сигаретный дым. Заметив его, Карлсен поспешил спросить:

– Как часто ваша жена пила кофе?

– Крайне редко.

– Это могло как-то повлиять на её самочувствие? Гипертоникам ведь не советуют злоупотреблять кофеином.

Небольшая пауза предшествовала следующей реплике мистера Робинсона:

– Мне кажется, Тамара пила его, лишь когда чувствовала себя отлично. И ещё, по-моему, с помощью кофе она вроде как подчёркивала свою позицию, несомненно выигрышную. Вроде как да, я больна, но сейчас у меня всё хорошо, я крепко стою на ногах и могу позволить себе кофе.

– Понимаю. Некий психологический приём.

Мистер Робинсон кивнул.

– Как вы считаете, ваша дочь толкнула мисс Бёрч случайно?

– Думаю, что нет.

Следующий вопрос повис в воздухе.

Пожимая плечами, Джон сказал:

– По какой-то причине Мэри невзлюбила мисс Бёрч. Хотя до того толчка она видела её всего раз.

Он рассказал, как его семья познакомилась с известной писательницей, и добавил:

– Мэри в сущности ещё ребёнок. Мне в детстве тоже мог не понравиться кто-то из друзей родителей без всякой на то видимой причины. Так что…

Мистер Робинсон вновь пожал плечами.

– А мне кажется, – рассудительно произнёс Карлсен, – что мужские и женские пятнадцать лет очень разные.

– Возможно. Слушайте, при чём тут ещё и это? Мне кажется, я наболтал вам о своей жизни предостаточно, и столько лишнего…

Из кладовой послышался кашель.

– При том, мистер Робинсон, что я пытаюсь понять каждого в этой истории. К примеру, вашу дочь.

– Что именно насчёт неё?

– Вы слышали, как она ругалась с вашей супругой в день отъезда?

Джон тяжко вздохнул.

– Да, я как раз умывался. Я услышал, что с завтрака вернулась Тамара, а за ней влетела Мэри. Вода шумела, поэтому я не разобрал, что у них там стряслось. Они громко скандалили. Я быстро оделся и пошёл на завтрак.

– Значит, причина ссоры вам неизвестна?

Мистер Робинсон покрутил головой.

– Последнее, мистер Робинсон. Вы можете описать действия каждого на фуникулёре?

– Могу. Все вошли в кабинку, расселись… Вам расписать, кто где сидел?

– О, пожалуйста!

– Сверху сели американцы, перед ними мальчишки… Нет, кажется, мисс Бёрч, потом мальчишки. Потом Мэри, я, в самом низу – Тамара и Эмили.

– Почему вы сели отдельно?

Мистер Робинсон сдвинул брови.

– В каком смысле?

– Почему не сели с дочерью?

– Очевидно, потому, что я хотел сидеть отдельно.

– Но не потому, что чувствовали вину?

– Вину? За что? – удивился Джон.

– Например, за то, что не уладили конфликт между дочерью и женой.

– Я вам уже ответил, что не знаю, из-за чего произошёл конфликт.

– Ну допустим. Но не слышать, как Мэри весьма грубо общалась с матерью, вы ведь не могли, верно?

– Послушайте. Я на тот момент только проснулся. Я хотел спокойно позавтракать и выкурить сигарету. Мне было наплевать, что Мэри грубила Тамаре.

Он затянулся, перевёл дух.

Затем сказал:

– Наверное, вы правы. Я должен был запретить Мэри так обращаться с матерью. Но я был очень зол на Тамару. Потому ушёл и не стал её защищать. Вот такая я скотина! В автобусе Мэри сама подсела ко мне, поэтому мы ехали вместе, но не общались. А на фуникулёре она села первой, и я, должно быть, почувствовал вину перед Тамарой и потому сел отдельно… от всех. Понимаете, меня в тот момент достало всё это.

Карлсена ответ устроил.

– Что же происходило, когда фуникулёр был запущен?

– Какое-то время все ехали молча. Где-то на середине пути Тамара спросила, сколько нам оставалось ехать. Я вроде попросил её потерпеть.

Адам Карлсен слегка поморщил лоб.

– Она сказала, что ей тяжело, в общем, как обычно.

Вздох.

– Кажется, я не сдержался и вылил на неё своё раздражение. Она заплакала, сказала, что ей нехорошо, тогда Эмили достала ликёр и попыталась открыть, затем я пытался, но открыл всё-таки Коннор. Он передал бутылку обратно…

– Через вас и