родов. Теперь он был повсюду. Такое горе могло стать еще одним поводом покинуть имение, но нет. Случай выбил ее из колеи ненадолго, и вскоре Несвицкая продолжила считать себя счастливым человеком.

Вечерело, потихоньку зажигали фонари… Так сможет ли хозяйка полюбить свой новый дом? Не помешает ли случившееся в нем чужое горе ее собственному счастью? Наверное, нет, ведь само по себе горе не пахнет. Точнее, не так: запах, например, лаванды может быть ароматом чьей-то беды, но как узнать об этом, если она не твоя?

Тем временем коляска остановилась у подъезда. Ольга Николаевна посмотрела на особняк и тут же отвернулась, зажмурилась. Он ей ужасно не понравился, но с детства, с того самого случая, как Коленька поставил злосчастное зеркальце, она более никогда не верила глазам. Закрыв их одной рукой, молча, ни слова не говоря, она вытянула вторую в ожидании того, что ее возьмет кучер, Гришка или еще кто-нибудь из слуг, готовивших дом к приезду хозяйки. Через несколько мгновений некто открыл дверь, схватил ее за руку и повел. Это был Гришка, она догадалась по запаху.

Войдя в дом, Несвицкая наконец открыла глаза. Первое, что сделала княгиня, – она шумно и глубоко вдохнула полной грудью, после чего замерла на полминуты. Букет не отталкивал, а, напротив, вызывал какой-то интерес. Он был… буйный, даже яркий. Много всего витало здесь, но среди прочего едва угадывалась какая-то знакомая нотка. Что это может быть? Ольга Николаевна практически не смотрела по сторонам, ее не интересовало состояние полов и стен приобретенного имущества, не волновали лепнина и резные перила, люстры и пилястры – только запахи! Она рванула с места и помчалась за интригующим ароматом по лестнице.

Гришка, выросший у Несвицких, привык к странностям хозяйки, а потому не удивлялся. Он поплелся за ней, сохраняя дистанцию, но та шла слишком стремительно, и непутевый здорово отстал. Оказавшись на втором этаже, паренек увидел, что в коридоре никого нет. «А и бес с ней», – подумал он. Ясно, что Ольга Николаевна скрылась в одной из комнат, но в которой? Гришка медленно пошел вперед, прислушиваясь возле каждой двери – не будешь же их открывать, за это и по шее можно снова получить… Дойдя до конца коридора, обнаружить хозяйку не удалось. Он развернулся, поковылял обратно и наконец заметил приоткрытую дверь.

Княгиня стояла будто вкопанная. Эта комната как две капли походила на спальню братьев в ее первом родительском доме – те же размеры, окна, и дверные проемы расположены там же, но главное – здесь пахло, как тогда, в детстве. В памяти сразу всколыхнулись события давних времен, когда Оленька пробиралась сюда, чтобы окатить спящего Мишу ледяной водой. Оцепенение прошло, она направилась в дальний угол… Вот тут стояла его кровать, в которую девочка однажды запустила муравьев. А там – новая хозяйка шагнула вдоль окна – она опрокинула Коле на голову миску давленой черники, его потом два дня отмывали. Княгиня ходила по комнате и чувствовала себя совсем маленькой.

Но как такое может быть? Откуда здесь этот запах детства? Именно ее детства! Будто пахнет не что иное, как форма комнаты. Какая глупость… Все это так трогательно, подступали слезы… Несвицкая очень редко плакала. Она поспешила в соседнее помещение. Там тоже стоял интересный аромат, но он для новой хозяйки ничего не значил. Быть может, именно здесь пахнет чужим горем? Или – в следующей комнате? Или – в гостиной? Или – в спальнях?

Княгиня обошла весь дом, открыв каждую дверь, но нигде более не испытала ничего столь волшебного. Блуждания заняли около получаса. За это время стемнело окончательно, а освещение особняка еще не было налажено. Что же делать? Ольга Николаевна вернулась в заветную комнату, чтобы еще раз вдохнуть тот запах. Она была совершенно счастлива, будто вчера услышала слова маменьки и только что, мгновение назад, поняла их значение.

Все это время Гришка вяло слонялся за ней, но так и не догадался зажечь свечу. Бестолочь! Он вообще ничего не мог сделать сам, без указки. Что его вдруг понесло третьего дня?! Когда княгиня в очередной раз рассказывала про невесту сына, он внезапно начал назидательно объяснять ей, что тот уже давно не учится в Париже, а упокоен на чужбине… Зачем? Черт дернул, не иначе. Парень сам жутко сожалел об этом, стоял теперь понурый. Синяк под глазом был виден даже впотьмах. Ольга Николаевна давно и хорошо отработала удар на своих братьях.

Хозяйка смотрела на этот синяк и все более жадно вдыхала запах своего детства, наполненного жестокостью и подлостью по отношению к Люде, Мише, Коле и многим другим. Княгиня стояла и плакала. «Вот они какие, слезы счастья», – думала она.

Читатель

Как ни жаль, но Виктор с Виджеем[6] не были знакомы. А ведь фантазии на тему их гипотетического разговора дают немало пищи для размышления. И хоть симпатии автора этих строк разделены между ними не поровну, он многое бы отдал за то, чтобы поприсутствовать при их беседе. Более того, в теории такая встреча вполне могла состояться, поскольку жили они в одно и то же время. С другой стороны, их разделяли тысячи километров, а также отсутствие общего языка. Последнее представляется наиболее принципиальным препятствием, ведь разговор Виктора и Виджея через переводчика все-таки нарушил бы нежную гармонию их гипотетической коммуникации.

Сказанное заставляет задуматься о том, можно ли считать лучшим из миров наш, который не предусматривает возможности непосредственного общения двух таких людей. Вряд ли. Потому, несмотря на то что они никогда не встречались, мы сделаем комплимент миру, предположив, что некая бесспорная и нерасторжимая связь между ними все-таки была. По крайней мере, Виктор вполне мог бы придумать Виджея или, на худой конец, прочитать о нем.

О Викторе с детства говорили… много и часто. Сплетни, пересуды, слухи. Стоило кому-то из гостей родительского дома увидеть крошечного мальчика, склонившегося над книгой, как, исполненный восторга, он торопливо нес весть о нем в мир, рассказывал о чудо-ребенке знакомым и неизменно ставил в пример другим детям. Как следствие, сверстники Виктора никогда не любили.

Чаще всего он слышал в свой адрес словосочетание «серьезный человек». Сначала люди называли его так, широко улыбаясь от умиления. Мальчик рос, улыбка становилась все меньше, и совсем скоро ирония вовсе сошла на нет.

Нужно признать, что само по себе это выражение не говорит решительно ничего о личности Виктора, равно как и любого другого субъекта, о котором оно было и