Я продвигаюсь далее во времени. Не нахожу ничего. Опять ничего. Пока мое внимание не привлекает один заголовок.

Никто не берется продолжать деятельность в «Страндгордене». База отдыха закрывается.

Именно об этом рассказывала мне Элле-Марья. Рогер Лундин, директор и владелец «Страндгордена», внезапно умер от осложнений диабета. Элле-Марья говорила, что в августе того же года база отдыха закрылась навсегда.

Я подошла к полкам и отыскала другую местную газету. Снова вставила фильм в аппарат и принялась пролистывать страницы. Везде одни и те же фразы. Пропавшая годовалая девочка. Молодая мать допрошена, но обвинения ей не предъявлены. Считается, что девочка утонула. Дело закрыто.

Вдруг я увидела знакомое лицо. Полицейский, руководивший расследованием. Звали его Свен Нильссон. Он запомнился мне как человек понимающий и сочувствующий. Запах кофе, который он налил мне, плед, который он набросил мне на плечи… Его молодой коллега проявлял куда меньше участия. Его имя я нахожу чуть ниже на странице. Пер Гуннарссон. Он считал меня виновной. Этот был убежден, что я убила собственного ребенка, а потом заявила о пропаже, чтобы скрыть свое преступление. Именно он первым допрашивал меня в участке.

У нас есть свидетели, видевшие твоего сожителя Даниеля в Оскарсхамне в момент происшествия. А вот чем занималась ты?

Почему ты оставила своего ребенка без присмотра?

Почему тебя не было рядом? Как долго ты отсутствовала?

Если ты была недалеко, то почему ты ничего не слышала?

Где именно ты находилась?

Ты очень молода. Тебе нравится быть матерью? Наверняка временами тебе бывает трудно. Малыш, который все время кричит. У тебя ведь появлялось желание, чтобы все это прекратилось?

У тебя была послеродовая депрессия?

Может быть, произошел несчастный случай, о котором ты не решаешься рассказать?

Ты можешь рассказать нам обо всем. Мы поймем, если что-то произошло.

Тайное всегда становится явным. Тебе лучше рассказать все, как есть. Признайся, что произошло на самом деле.

Что ты сделала со своим ребенком?

Суровый взгляд, полный недоверия. Формально мне не сообщили, что меня подозревают, но меня подозревали. Свен Нильссон прервал допрос и пояснил, что у них нет никаких оснований задерживать меня. Он разговаривал с женщиной, которая подтвердила мои слова. Она видела, как я укачивала Алису в коляске под деревьями. А вскоре после этого видела меня на пляже.

Я достала из сумки ноутбук, ищу полицейское отделение Оскарсхамна. Свен Нильссон должен быть давным-давно на пенсии. Понятия не имею, как ведется полицейская работа и архивация документов, но ведь где-то хранятся материалы старых расследований? Стоит рискнуть.

Выходя из дверей главного входа, я потянула онемевшую спину. Потом позвонила в полицию, и меня соединили с отделением в Оскарсхамне. Я размышляла о том, что скажу, и уже готова была положить трубку, когда мне ответил женский голос.

Слова рвались из меня потоком. Август девяносто четвертого, приехали из Стокгольма отдохнуть, похищенная девочка, ей был всего годик, полиция, старое расследование, дело закрыто, само собой, Свен Нильссон, Пер Гуннарссон…

– Пер Гуннарссон? Он ушел домой.

Молчание на том конце провода.

– Алло? – выкрикнула я, думая, что она положила трубку.

– Подождите, вам повезло, он еще здесь. Я вас сейчас соединю. Не вешайте трубку.

– Алло, Пер Гуннарссон слушает.

За эти годы его голос огрубел, однако я сразу узнаю его.

– Меня зовут Стелла Видстранд. Вернее, тогда моя фамилия была Юханссон. Вы были на базе отдыха «Страндгорден» в августе девяносто четвертого, когда пропала моя дочь. Она пропала из коляски.

– Девяносто четвертого? Что за бред?

Нетерпеливый, раздражительный. Таким он был и тогда.

– В «Страндгордене». В Стурвике к северу от Оскарсхамна. Вы приехали туда со Свеном Нильссоном, и потом…

– А теперь давайте поспокойнее. Говорите помедленнее. И звук чуть-чуть убавить, пожалуйста.

Стиснув зубы, я начала все с начала:

– Там были вы и Свен Нильссон. Вы приехали, когда пропала моя дочь. Ей был всего год. Вы допрашивали меня и отца моей дочери у себя в отделении.

– Хорошо, что-то такое смутно вспоминаю, – ворчливо ответил Пер Гуннарссон. – А в чем дело?

– Мне необходимо ознакомиться с материалами следствия. Что вы делали, кого допрашивали – такого рода информация.

Усталый вздох.

– Дорогая моя. С тех пор прошло – сколько там? – более двадцати лет. Дело давным-давно закрыто. Вы вправду считаете, что у нас нет занятий поважнее, чем копаться в старых закрытых делах?

– Могу я поговорить с кем-нибудь другим?

Снова вздох.

– Вы думаете, что это программа «по вашим заявкам»? Мы и без того завалены работой. Мы не можем еще и такими вещами заниматься.

Я молчала.

Пер Гуннарссон кашлянул.

– Свен Нильссон. Он уже много лет на пенсии. В последний раз, когда я о нем что-то слышал, говорили, что он переехал в Норрчёпинг. Знаю, что он сохранил некоторые материалы. Частенько упоминал, что там была какая-то информация, которую так и не проверили. Даже примерно не представляю себе, что он имел в виду. Он ведь был, мягко говоря, большой оригинал. Как вы наверняка помните, мы перевернули все вверх дном. Никакая информация не была оставлена без внимания. Это было безнадежное дело, если вас интересует мое мнение. Но попробуйте поговорить с ним – это единственное, что я могу вам посоветовать. А сейчас у меня другие дела.

Он положил трубку.

Тут я заметила, что у меня девять пропущенных звонков и десять эсэмэсок. Обиженные и раздраженные эсэмэски от Хенрика и Эмиля, которые спрашивают, где я пропадаю. Теперь я сама почувствовала раздражение.

Я ответила Хенрику, что еду домой. И снова отключила телефон.

Вечерело. Воздух был свеж и прохладен. Я не спеша побрела через парк Хумлегорден.

Стелла

Хенрик и Эмиль сидели на диване и ели попкорн. Они смотрели повтор передачи «Топ Гир» и от души хохотали, когда на экране сталкивались трейлеры.

Заметив, что я вошла в гостиную, Хенрик бросил на меня быстрый взгляд. Я увидела, что он сердится на меня. За что? За то, что я не доступна в любую секунду круглосуточно?

– Привет, мои дорогие, – сказала я.

– Привет, мамочка, – ответил Эмиль. – Где ты была?

– Да, действительно, где ты была? – повторил за ним Хенрик.

– Соскучились?