Я была несправедлива. Поступила неправильно. Как можно плохо говорить о своей матери, обсуждать ее у нее за спиной? У остальных сложилось неверное впечатление о ней, потому что я была сердита и расстроена, склонна к преувеличению.

Мама часто говорит, что я такая чувствительная. На меня легко повлиять. Возможно, это так. Сейчас я в полной растерянности. Я по-прежнему рассержена, испытываю гнев и ненависть. Ярость по отношению к маме живет во мне собственной жизнью – это чувство я не могу контролировать. Но при этом меня давят угрызения совести.

Шок от папиной смерти еще не прошел. И от новости, что он мне на самом деле не отец. Сейчас это заставляет меня сомневаться во всем. Правильные ли чувства я испытываю? Можно ли такое ощущать? Интересно, насколько мои воспоминания соответствуют действительности.

Надо спросить Стеллу, что она обо всем этом думает. Я знаю, что могу обсуждать с ней такие вещи. Когда она спросила, как мне жилось в детстве, мне показалось, что ей не все равно. Она и вправду была озабочена моими проблемами, я это заметила. Казалось, она искренне хочет все исправить.

Но как же я могу обрисовать истинную картину, не будучи неверно понятой? Всякий раз, когда я высказываю свои мысли, все кончается плохо. Когда уже я научусь? Как сделать, чтобы остальные меня поняли?

Клара спросила, почему мне так страшно, оттого что я поссорилась с мамой. Не знаю. Знаю только одно: я ненавижу конфликты и делаю все, чтобы их избегать. Не хочу расстраивать маму. Папа тоже был таким. Мой папа, который на самом деле мне не папа.

Мама считает, что я слишком много думаю. Задаю слишком много вопросов. Возможно, она права. Постоянные размышления ни к чему не ведут. Но я не могу перестать думать. Или перестать чувствовать.

Понятия не имею, почему я стала такой – почему я всегда чувствовала себя инородным телом. Нелепой. Странноватой. Не такой, как все. Со мной что-то не так. У меня какие-то не те чувства.

Я не хотела плакать, но все равно заплакала.

И еще больше презираю себя за это.

Стелла

Я сидела в кресле в своем кабинете. Туфли я сбросила, ноги подтянула под себя. Сегодня я заставила себя прийти сюда и просто высиживаю часы. Ни на минуту не смогла сосредоточиться на работе. Со своими обязанностями я не справлялась. Всю первую половину дня я сидела и размышляла, что же происходит.

Я разговариваю по телефону с людьми, которые мне не звонили. Вижу угрожающую фигуру мужчины в надвинутом капюшоне.

Стоял ли вообще кто-то на улице за домом?

Да, я точно знаю. Это не галлюцинации. Такое случалось уже два раза. Кто-то следит за нашим домом. Кто-то следит за мной. Кто-то преследует меня. Объявление о смерти делает все это еще более угрожающим. Я стараюсь понять. Пытаюсь думать. Пытаюсь вычислить, кто может стоять за всем этим. Но если я буду продолжать в таком духе, то зависну. Снова заболею.

Это нужно прекратить.

Я расскажу Хенрику. Расскажу все. Прямо сегодня. Мне хотелось иметь конкретные доказательства, прежде чем что-либо ему говорить. Но теперь ждать уже нельзя. И я должна перевести Изабеллу в другую группу. Мне следовало перенаправить ее к другому терапевту с самого начала, с первой встречи. То, чем я сейчас занимаюсь, непрофессионально. Неэтично. Опасно.

Телефон завибрировал. Звонил Хенрик. Я ответила, и он спросил, когда я закончу. Предложил поужинать в «Траттории» на набережной Норр-Меларстранд. Только он и я. Эмиль на тренировке по баскетболу. Я ответила, что это замечательная идея.

Рада ли я? Да. Нет. Строго говоря, нет. Скорее и да, и нет.

Обычно мне нравится куда-нибудь ходить вдвоем с мужем. И мне бы хотелось, чтобы так было и сейчас. Однако сейчас все по-другому. Мысль о том, чтобы рассказывать об Алисе в ресторане за ужином, кажется мне нелепой. Но еще хуже откладывать разговор с Хенриком.

Несколько часов спустя я припарковала «ауди» в боковой улочке возле набережной. Подошла к павильону у воды и увидела, что Хенрик уже ждет меня. Его подбородок был покрыт щетиной, волосы взлохмачены, глаза скрывались под темными очками. Он снял их и посмотрел на меня.

– Ну как? – спросил он.

– Ты очень красивый, – отвечаю я. После минутных сомнений я встала на цыпочки и поцеловала его. Он ответил на мой поцелуй.

– Только ты и я, – произнес он. – Давненько такого не случалось.

Держась за руки, мы шли по набережной, разглядывали людей, посмеивались над ними. Фотографы-любители с полуметровыми объективами и пожилые дамы со своими тявкающими собачонками. Родители с большими колясками, бегуны с поясами, полными бутылочек воды, нахально расталкивающие остальных, женщины с палками для ходьбы.

Нам это так нужно. Нам действительно пора уехать куда-нибудь на выходные, как советовала Пернилла. С тех пор, как мы с мужем в последний раз проводили время вдвоем, прошло лет сто.

Мы спустились к пристани и зашли в «Тратторию». Хенрик забронировал для нас столик у окна. Когда мы уже заказали еду и нам принесли наши блюда, Хенрик принялся рассказывать, что его родители собираются на выходные во Францию. Потом заметил, что Маркус и Елена только что были в этом ресторане, прокомментировал интерьер и меню, поболтал о других пустяках.

– На выходные обещали солнечную погоду, – сказал он.

– Отлично, – кивнула я.

– Я хотел взять Эмиля с собой на последний матч по гольфу в этом сезоне. В субботу у него очередной матч?

– Понятия не имею. Кажется, да.

Мысленно я задалась вопросом, зачем мы здесь. Отпила глоток вина, посмотрела в окно на залив, пытаясь расслабиться. Напомнила себе, что сижу в уютном ресторане с человеком, с которым меня связывают узы счастливого брака.

– Тебе понравилась еда? – спросил Хенрик, пробуя кусочек из моей тарелки.

– Приемлемо, – ответила я.

– Как у тебя дела на работе?

Я вертела в руках бокал.

– Нормально. А у тебя?

– Много работы, как ты знаешь, но скоро станет полегче, – ответил он.

Молчание. Мы напоминали пародии на самих себя.

– Что-нибудь слышно из инспекции?

Вот оно. Он пригласил меня в ресторан для серьезного разговора. Видимо, он полагает, что мое поведение связано с Линой. Я без всякого аппетита ковырялась в тарелке. Лучше бы он заговорил об этом после еды.

– Нет, пока нет, – ответила я, положила вилку и накинула на плечи кардиган.

– Тебе нет необходимости сразу становиться в оборонительную позицию. Но поскольку ты ничего мне не говоришь, мне приходится спрашивать самому. Глупо с моей стороны напоминать тебе об этом сейчас. Забудем.

Забудем? Весь ужин над столиком будет нависать темная туча, если я не отвечу.

– Почему это вызывает у тебя такое напряжение? – спросила я.