Так не выходило ли, что я ограбила сама себя, согласившись на тот тип мышления, который предложила мне учеба в разведподразделении?

Но все эти сомнения мгновенно улетучились после того вечернего разговора с отцом.

Он пригласил меня в свой кабинет и, усадив меня на диван (я мгновенно отметила, что мое тело, оказывается, помнит вот эту ложбинку между валиком и сиденьем, там еще впивалась в бок пружина, если слишком навалиться), стал прохаживаться по комнате, то и дело открывая и закрывая крышечку своих старинных круглых часов.

— Женя, ты теперь взрослый человек, — начал он неожиданно глухим голосом, — и я уверен, что ты правильно отнесешься к моему решению.

Пока что я смогла уловить в интонации отца какие-то новые нотки и продолжала вслушиваться до тех пор, пока мне не стало вдруг ясно — он боится меня! Я удивилась — с чего бы это? Но продолжала слушать, уже четко отмечая про себя не только смысл его слов, но и мелодию его голоса. И эта мелодия мне совсем не нравилась…

Это может показаться странным, но человек, не обученный специальным приемам, в принципе не может притворяться. Он обязательно выдаст свои подлинные чувства, и это наиболее характерным образом проявляется именно в голосе, в той неповторимой, слегка чужой интонации, которая мгновенно «засекается» подготовленным слушателем. О многом, конечно, могут сказать и мимика, и жесты, но сигнал всегда подается голосом.

— Я уже немолодой человек, — продолжал отец, равномерно вышагивая по кабинету, — и у меня впереди не так много лет. Я знаю, что ты была очень привязана ко мне в детстве, и хочу верить, что наши добрые отношения сохранятся и впредь…

И тут я мгновенно все поняла. Я уже знала, к чему он клонит, но это казалось мне настолько чудовищным, настолько непохожим на моего отца, что я отказывалась верить в свою догадку.

— Наверняка для тебя не было тайной, что мы с мамой жили душа в душу. Но, Женя, ты понимаешь, что человек не властен над своими чувствами…

«Вот как? — удивилась я. — А в разведподразделении меня учили прямо противоположному. Впрочем, продолжай, а я постараюсь доказать тебе на деле, что я могу управлять своими чувствами. Иначе я просто бы разнесла тут все в щепки за пять минут».

— Буду прям, — наконец выдохнул отец, как будто бросался с горы в бурную холодную реку, — я решил связать свою судьбу с другой женщиной.

Он посмотрел на меня, словно бы искал поддержки своим словам, хотя бы кивка.

Но я продолжала сидеть молча. Отец нашарил на столе одну из своих трубок и стал методично набивать ее голландским табаком.

Что я могла сказать? Внутри меня бушевала буря, и я как бы расслоилась на два существа. Одно, живое и реальное, действительно находилось во власти гнева, другое, новая Женя Охотникова, курсант спецгруппы разведки, спокойно и бесстрастно регистрировала поведение своего двойника и в то же время наблюдала за отцом.

— Ты ее знаешь, — устало добавил отец, — это Анна Брониславовна, из квартиры напротив. Мы уже давно… и твоя мама об этом знала…

«Вот, значит, как», — усмехнулся во мне холодный наблюдатель.

— Анна Брониславовна вела себя очень тактично и всегда знала свое место, — запинаясь, продолжал отец. — Ты же понимаешь двусмысленность такого положения. Да еще при моем чине… Да еще когда вокруг сплошные глаза и уши… Коллеги подсиживают, журналисты только и ждут, чтобы нагрянуть на горяченькое…

— Это измена, — коротко произнесла я. — Я не понимаю, как это согласуется с твоим кодексом чести. Ты всегда был для меня…

— Да что ты понимаешь! — вдруг закричал отец. — Что ты вообще знаешь в этой жизни!

Я внимательно смотрела на лицо своего отца и удивлялась перемене, которая происходила с таким родным мне человеком. Теперь передо мной был совершенно незнакомый мне мужчина с маской озлобления на лице, разъяренный тем, что его упрекают в непорядочном поведении.

— Ты решил, — коротко сказала я. — Значит, ты все обдумал. Спасибо, что поставил меня в известность. Но теперь я должна все обдумать, хорошо? Давай поговорим на эту тему завтра утром.

Ночь я провела без сна.

До трех утра я рыдала, вцепившись зубами в подушку, до шести я обдумывала, как мне стоит поступить, до девяти я сидела возле окна и смотрела, как занимается над сопками рассвет.

Я, разумеется, хорошо помнила эту женщину, с которой отец собрался связать свою судьбу.

Детские впечатления — самые непосредственные, но и самые верные. В них присутствует та свежесть восприятия, которая замутняется с годами жизни и которую потом приходится восстанавливать путем специального психотренинга. И я не могла бы вспомнить человека, к которому бы в детские годы испытывала столь сильную неприязнь, как к Анне Брониславовне.

Казалось бы, что такого особенного нашел в ней отец? Ни умом, ни красотой не блещет, всегда была не в меру льстива, самолюбива до крайности, обидчива и раздражительна. Даже не знаю, как мама уживалась с ней на одной лестничной площадке…

Ведь не проходило и дня, чтобы не возникала какая-нибудь краткая перепалка из-за всяких мелочей. Мама, с присущим ей тактом, всегда умудрялась превратить размолвку в шутку, но неприятный осадок оставался.

И вот теперь…

Впрочем, теперь для меня не было секретом, что Анна Брониславовна попросту ревновала отца к моей матери. И думала, что имеет на это право.

Ведь какая картина представала в ее глазах? Мой отец, которого хоть сейчас в Голливуд на роль строгих суперменов, живет с женщиной, которая, по мнению нашей соседки, явно до него не дотягивает. И живет душа в душу. И, разумеется, генеральша не ценит своего счастья, как будто ей так на роду написано. Нет, так быть не должно. Нужно открыть генералу глаза на его достоинства и убедить его в том, что рядом с ним есть человек, который понимает его лучше, чем собственная жена.

К сожалению, Анне Брониславовне это удалось. Теперь она победила.

Я понимала, что могу уничтожить ее. Раздавить, словно мерзкое насекомое. Сделать так, что никто и никогда бы не узнал, что это моих рук дело. Нас учили, как убивать людей, не оставляя следов. И я бы могла применить свои знания на практике.

Но я предпочла дать ярости перегореть во мне за промежуток между полуночью и тремя.

Иначе, если бы я пошла на поводу у своих чувств, то мне пришлось бы заново перестраивать отношения между своими внутренними двойниками — естественным человеком и курсантом разведподразделения.

Прими я решение ликвидировать невесту своего отца (Боже, как это гнусно звучит!), я должна была бы признать, что команды теперь отдает не находящая себе места от ярости Женя Охотникова, а собранный и сосредоточенный курсант элитного отряда выполняет ее приказы.

Такое положение дел меня не устраивало. Я понимала, что могу существовать только в противоположном режиме — с главенством разума над эмоциями. Иначе я превращусь в сумасшедшего профессионала, который будет потакать своим взбалмошным желаниям и использовать выучку для достижения недостойных целей.