Можно заметить, что в заключительной части грамоты Лжедмитрия идет смесь реальных фактов и выдумки. Действительно, мать царевича Дмитрия обвинила в его гибели Михаила Битяговского, Никиту Качалова и Осипа Волохова. Но она еще называла сына Михаила Даниила, а про спальников речи вообще не было. Думается, что при углическом дворе вообще не было такого количества спальников. Не было там и врача Симеона. В противном случае его имя непременно было бы в Углическом следственном деле. Все эти персонажи были выдуманы самозванцем. Первые, чтобы представить его двор достаточно пышным (для этого Михаил назван дьяком царевича, хотя на самом деле он был государевым дьяком), второй — для придания версии спасения от убийц достоверности.

Далее в грамоте самозванца царь Борис обвинялся в том, что организовал поджог столицы, чтобы все поскорее забыли об убийстве царевича Дмитрия. Потом он ускорил смерть царя Федора, потом подкупил убогих, хромых и слепых, чтобы они агитировали всех за его избрание, став царем, расправился с Романовыми, Черкасскими и Шуйскими.

Совершенно очевидно, что и в этой части грамоты реальные факты смешаны с выдумкой. Пожар в столице летом 1591 г. действительно был, но в поджогах обвинялись сторонники Нагих. Агитация нищих и инвалидов вряд ли помогла бы Борису стать царем. Шуйские не подвергались репрессиям при правлении Годунова.

Таким образом, в «прелестных грамотах» царю Борису приписывалось много различных преступлений. На самом деле его главная вина была в том, что с помощью патриарха Иова он дезинформировал участников Земского собора 1598 г. относительно своей роли в управлении Русским государством при царе Федоре Ивановиче. Потом по ложному обвинению наказал Романовых и их родственников. В итоге в официальных документах была зафиксирована явная ложь. Об этом знали многие люди. Поэтому позднее ложь стала оружием уже против самого Б. Ф. Годунова. Первым ее использовал Лжедмитрий I. К концу Смуты и после нее число всевозможных сочинений, буквально напичканных всевозможными измышлениями, уже достигло огромного числа. Но их авторов, как и читателей, историческая правда, видимо, уже не интересовала. Так в русской литературе возник особый жанр — публицистика Смутного времени.

Вполне вероятно, что грамоты самозванца были привезены и в столицу. Их содержание, конечно, не понравилось царю Борису, но больше его обеспокоила ситуация в приграничных с Речью Посполитой городах. Поэтому было решено найти родственников и знакомых Григория Отрепьева и отправить к нему для разоблачения.

В это время самозванец жил в Самборе у местного воеводы Юрия Мнишека. Туда был послан сын боярский Я. Пыхачев, близко знакомый с семьей Отрепьевых. Но его не только не допустили до «царевича», но схватили и казнили, обвинив в покушении на жизнь царственной особы. Тогда царь Борис официально отправил в Польшу дядю Григория Смирного Отрепьева. Но и ему не удалось увидеть племянника.

После этого к королю Сигизмунду был послан П. Огарев с официальной грамотой такого содержания: «В вашем государстве объявился вор расстрига, а прежде был дьяконом в Чудовом монастыре и у тамошнего архимандрита в келейниках. Из Чудова взят к патриарху для письма, а когда он был в миру, то отца своего не слушал, впал в ересь, разбивал, крал, играл в кости, пил, несколько раз убегал от отца своего и, наконец, постригся в монахи, не отставши от своего прежнего воровства, от чернокнижества и вызывания духов нечистых. Когда это воровство было в нем найдено, тогда патриарх с Освященным собором осудил его на вечное заточение в Кирилло-Белозерский монастырь; но он с товарищами своими, попом Варлаамом и клирошанином Мисаилом Повадиным, ушел в Литву. И мы дивимся, каким обычаем такого вора в ваших государствах приняли и поверили ему, не пославши к нам за верными вестями. Хотя бы тот вор и подлинно был князь Дмитрий Углицкий, из мертвых воскресший, то он не от законной, от шестой жены».

Несомненно, что данная грамота могла вызвать у короля только недоуменные вопросы.

1. Если Григорий Отрепьев был в миру таким ужасным человеком, как сообщалось в грамоте, то почему ему разрешили постричься в монахи? Место ему было лишь в тюрьме.

2. Как мог патриарх приблизить к себе человека с множеством преступных наклонностей?

3. Почему преступнику, осужденному Освященным собором, удалось бежать в Литву?

4. Для чего в грамоте писалось о том, что царевич Дмитрий был от шестой жены? Получалось, что в Москве допускали возможность того, что «польский царевич» был настоящим Дмитрием.

Естественно, что на грамоту столь непонятного содержания Сигизмунд дал формальный ответ: самозванцу помогать не собираюсь, его сторонников накажу. На самом деле король решил оказать всевозможное содействие «Дмитрию Московскому», чтобы с его помощью досадить царю Борису, которого он очень не любил.

В это время Григорий Отрепьев со своими сторонниками продолжал разрабатывать самозванческую авантюру. У него появился золотой нательный крест, украшенный драгоценными камнями. Его он демонстрировал всем как доказательство своего царского происхождения. Можно предположить, что этот дорогой предмет был прислан самозванцу кем-либо из его сторонников в России. Вполне вероятно, что самозванец связался и с Нагими, чтобы заручиться их поддержкой. Ведь именно они, в первую очередь мать, должны были засвидетельствовать его истинность.

Продолжилась разработка и версии о спасении «царевича» от наемных убийц. Главным действующим лицом в ней становится не врач Симеон, а дьяк Щелкалов, который еще в раннем детстве царевича втайне от матери Марии Нагой и других родственников забрал его из колыбели и положил на его место другого ребенка. Сам Дмитрий под чужим именем попал в монастырь, а чужой мальчик воспитывался в Угличе, а потом был убит.

Имя Щелкалова должно было придать достоверный вид новой выдумке, поскольку при царском дворе служили два видных думных дьяка с такой фамилией. Старший Андрей был видным дипломатом, главой Посольского приказа. Он умер в 1597 г. Второй брат Василий возглавлял Разрядный приказ, потом был во главе Посольского приказа и печатником. Но в 1601 г. он был отстранен от дел. Этим обстоятельством, видимо, и воспользовался Лжедмитрий, чтобы объявить либо его, либо Андрея (его имя не уточнялось) своим спасителем. На самом деле дьяки Щелкаловы никакого отношения к царевичу Дмитрию не имели и забрать его из колыбели не могли. Их просто бы не пустили в покои царицы Марии Нагой, где до четырех лет воспитывался маленький мальчик.