весь ресторан. Я готов был провалиться сквозь землю, превратиться в тряпку для пола.

– Пойду поищу свободный столик, – попытался я отвлечь их.

– Нет, Эмиль, ты останешься здесь, – приказал папа.

Кассирша раскраснелась от волнения: это была добродушная толстоватая тетка, но чувствовалось, что ее лучше не злить. Сейчас она думала, как выйти из положения, сохранив лицо, и при этом избежать дипломатического инцидента.

– Если у вас есть претензии, у входа висит ящик, заполните заявление, и мы пришлем вам ответ.

– Что-то не верится! Я сто раз оставлял такие заявления, и мне ни разу не ответили!

– Может, они не каждый раз отвечают письменно, но всегда учитывают ваше мнение.

Она старалась вести себя, как подобает коммерсантке. Это было трогательно. И папу в конце концов проняло: он ведь тоже имел отношение к коммерции. Его лицо вдруг разгладилось, и он улыбнулся.

– Рад за вас, мадам: вы сохраняете выдержку, а я знаю, какая нелегкая у вас работа, особенно когда попадаются вспыльчивые клиенты вроде меня, которые нарываются на ссору. Очень рад за вас.

Бедная женщина растерянно пробормотала «спасибо», недоумевая, что за чудак ей попался: раньше она таких не встречала, наверно, это какая-то новая порода, еще не получившая научного определения. А папа все еще улыбался.

– Я просто задумался, насколько ваш ресторан соответствует вывеске «для гурманов», но я никоим образом не собирался мешать вам выполнять ваши профессиональные обязанности.

Кассирша взглянула на него – и вдруг ее осенило.

– Вы агент фирмы, которая тестирует кафе? Вроде гида «Мишлен», только она присуждает звезды не ресторанам, а придорожным кафе? Я видела по телику, что теперь есть такая.

Папа смерил ее торжествующим взглядом.

– Если бы и был, то, как вы понимаете, ни за что не сознался бы в этом. До свидания, мадам.

Затем он подмигнул ей и удалился с царственным видом. Короля мистификаторов зовут Бернар, это мой отец.

Мы вчетвером расселись вокруг стола, рядом с которым стояла красивая пластиковая пальма («потрясающая имитация», по мнению моего брата), и принялись за еду. Наверно, я все еще был очень бледным. Папа пристально вглядывался в меня и, на время перестав быть придурком – ну, до определенной степени, – сразу догадался, что я чувствую.

– Тебе не нравится, когда я вот так разговариваю с людьми?

– Да, мне больше нравится скромное поведение.

– Знаешь, Эмиль, ты, кажется, забыл одну вещь: мы не растения.

Я кивнул в знак согласия, не поняв, правда, что означает это заявление, но формально оно заключало в себе неопровержимую истину: в самом деле, мы не принадлежим ни к животному миру, ни к растительному. Однако можно ли считать это достаточным основанием для того, чтобы по два раза в неделю устраивать скандалы?

– Ммм… Это пирожное – просто объедение! – воскликнул папа, который всегда ест очень быстро. – Пожалуй, я был не прав: по крайней мере, десерты здесь вполне соответствуют определению «для гурманов».

– Правда? – удивился Фабрис.

Мама тут же откусила кусочек.

– Я сама делаю не хуже, – заявила она.

– Конечно, дорогая, ты королева кондитеров!

– И обходятся они гораздо дешевле!

Не знаю, как вам объяснить: они мне дико действуют на нервы, но они живые. По-настоящему живые, в отличие от большинства людей, которых вы встречаете на каждом углу, которые замкнулись в своем полусонном существовании, – в них бьется живая жизнь, и за это, только за одно это, я люблю их всей душой. И любил бы за все остальное, если бы они хоть немножко постарались.

После обеда папа сказал, что мы проехали большое расстояние, и он заслужил небольшой послеобеденный отдых. Я был совершенно иного мнения. К вечеру нам надо было добраться до кемпинга напротив Венеции, а мы проехали только треть пути. Несмотря на мои неопровержимые аргументы, все устроились на боковую в машине, в так называемом «тихом» уголке стоянки. С дороги слышался шум проносящихся на полной скорости машин, но в конце концов он меня убаюкал. И я, упорно отказывавшийся спать, провалился в сон одновременно с остальными. Представьте себе мой ужас, когда оказалось, что вместо предусмотренных двадцати минут мы спали полтора часа! Папа пошел в туалет – оставалось только ждать, когда он вернется. Я был в отчаянии.

– Мы проспали, теперь мы не успеем вовремя! – Казалось, никто не сознавал серьезность ситуации.

– Успокойся, Эмиль, успеем, – осадила меня мама.

Я начал тихонько всхлипывать, бормоча, что теперь точно не успею на концерт, что я хочу умереть.

– Он тут хнычет, – недовольно произнес мой брат, вылезая из машины.

– Давай-давай, поплачь, меньше писать будешь.

Когда моя мама говорит со мной вот так, мне хочется подать жалобу в Европейский суд по правам человека, до такой степени это, на мой взгляд, противоречит Декларации прав человека и гражданина 1789 года, или же обратиться в ООН, если там еще снисходят до единичных случаев, поскольку теперь, похоже, они вмешиваются в вашу судьбу только в случаях геноцида. Так что им не до меня… Ты маленький, сиди в песочнице. А что касается изречения моей мамы, то я сильно сомневаюсь в его научной обоснованности. Некоторые выражения, якобы порожденные народной мудростью, на самом деле – просто чушь собачья. Не говоря уже об их стилистическом изяществе… Но мне было некогда об этом думать, со мной произошла катастрофа.

Я вылез из машины и зашел в холл кафетерия, чтобы найти папу и упросить его поторопиться: я боялся, что он опять захочет кофе и будет пить его три часа. Он всегда так: торопится, когда у нас уйма времени, и еле тащится, когда времени в обрез. Ему нравится гладить жизнь против шерсти, вступать с ней в спор при любой возможности; это своего рода интеллектуальная гимнастика, которая, вероятно, не лишена достоинств, но доставляет большие неудобства окружающим. Я обнаружил его на террасе, где он сидел с картонным стаканчиком в руке и смотрел на кустик, ухитрившийся вырасти между большим зонтом от солнца и помойным баком.

– Нам бы надо посадить такой в саду, – сказал он, увидев меня. – Красиво, правда?

– Папа, это подождет. Сейчас я найду Фабриса, и мы поедем дальше, ладно?

Он кивнул и бросил стаканчик в помойку. Я бросился в мужской туалет, но Фабриса там не было. Я начал паниковать – его нигде не было. Я даже заглянул в женский туалет – мало ли. И вдруг услышал там, за стеной, его голос.

– Сейчас же возвращайся в Монтаржи, это глупо.

– Нет, я поеду дальше, я тоже имею право на уик-энд в Венеции!

Другой голос принадлежал нашей соседке Кристин, я был в этом практически