Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рокки радостно бежал, виляя хвостом, разглядывая, что происходит на пляже, но он замер, увидев роскошную красотку, которая звала его к себе. Он поджал хвост и замер, готовый отпрыгнуть в сторону, если она станет слишком настойчивой.
— Как его зовут? — спросила Рози.
— Рокки. Он весьма стеснителен.
Спенсер сел на другой край скамейки.
— Иди сюда, Рокки, — уговаривала она собаку. — Иди ко мне, мой милый! — Рокки наклонил голову и с сомнением смотрел на нее. — Что случилось, милый? Почему ты не хочешь, чтобы тебя приласкали?
Рокки завизжал. Он припал на передние лапы и начал вилять задом. Он не мог заставить себя вилять хвостом. Конечно, ему хотелось, чтобы его приласкали, но он все еще не доверял ей.
— Чем больше вы будете приставать к нему, — сказал ей Спенсер, — тем больше он будет бояться вас. Не обращайте на него внимания, и, может, тогда он расхрабрится и решит довериться вам.
Когда Рози оставила собаку в покое и выпрямилась на скамейке, Рокки испугался ее внезапного движения. Он отполз назад и подозрительно уставился на красавицу.
— Он всегда такой боязливый? — спросила Рози.
— Да, сколько живет у меня. Ему, наверное, лет пять или около того, но у меня он два года. Я увидел объявление в газете, из тех, что публикуются каждую пятницу: «Дайте приют бездомной собаке». Никто не желал приютить его, и ему собирались сделать укол.
— Он такой милый. Любой мог его взять к себе.
— В то время он был еще более нервным.
— Вы же не хотите сказать, что он мог кого-то укусить? Он такой милашка.
— Нет, он никогда даже не пытался кусаться. Его слишком забили, чтобы он мог проявлять какую-нибудь агрессивность. Он скулил и дрожал каждый раз, когда к нему пытались приблизиться. Стоило коснуться его, как он сворачивался в клубок, закрывал глаза и начинал скулить еще сильнее, и дрожал, как в припадке. Казалось, что прикосновение причиняло ему боль.
— Его сильно били? — мрачно спросила она.
— Угу. Обычно люди из приюта для животных даже не пытаются куда-то пристроить таких собак. Ее никто не возьмет к себе в дом. Они мне рассказали, что собаки, которые так сломлены эмоционально, как Рокки, трудно приживаются даже в хороших руках, и поэтому их обычно усыпляют.
Рози внимательно смотрела на собаку. Рокки тоже продолжал наблюдать за нею. Потом она спросила:
— Что же с ним случилось?
— Я не спрашивал. Мне не хочется этого знать. В жизни есть слишком много вещей, о которых мне бы не хотелось знать… я потом не смогу забыть о них… — Женщина отвела взгляд от собаки и посмотрела прямо в глаза Спенсеру. Он добавил: — Незнание — это не радость, но иногда…
— Иногда… незнание дает нам возможность спокойно спать ночью, — закончила за него Рози.
Ей было, наверное, уже далеко за двадцать, ближе к тридцати. И она была достаточно взрослой, когда в Сайгоне взрывались бомбы и звучали пулеметные очереди, когда пал Сайгон, когда пьяные солдаты-победители праздновали победу и когда открылись лагеря по перевоспитанию, ей, наверное, в это время было лет восемь или девять. Она уже тогда была очень хорошенькой — шелковистые черные волосы, огромные глаза. Она была слишком взрослой, чтобы забыть весь этот кошмар. Это было так же невозможно сделать, как забыть боль рождения на свет и ночные страхи младенчества.
Когда в «Красной двери» Рози сказала, что Валери Кин в прошлом слишком много страдала, она не просто догадалась и почувствовала это интуитивно. Она хотела сказать, что видела в Валери страдания, так похожие на ее собственную боль.
Спенсер отвел от нее взгляд и стал смотреть на волны, нежно омывавшие берег. Они выбрасывали на песок постоянно меняющиеся кружева пены.
— Но если вы не станете обращать внимания на Рокки, он, возможно, подойдет к вам, а может, и нет. Но такая вероятность существует, — добавил он.
Он посмотрел на красного змея. Тот кувыркался и плыл в теплых струях воздуха высоко в синем небе.
— Почему вы хотите помочь Вал? — наконец спросила она.
— Потому что ей грозит беда. Вы сами сказали прошлым вечером, что она — особенный человек.
— Она вам нравится?
— Да. Нет. Ну, не так, как вы думаете.
— Тогда как она вам нравится? — спросила Рози.
Спенсер не мог ей объяснить того, чего сам не понимал.
Он перевел взгляд от красного змея, но не на женщину. Рокки тихонько полз от дальнего края скамейки. Он не сводил глаз с Рози. Та делала вид, что совершенно не обращает на него внимания. Собака старалась держаться от нее на расстоянии на тот случай, если женщина вдруг повернется и попытается ее схватить.
— Почему вы хотите ей помочь? — не отставала Рози.
Собака была рядом и могла их слышать.
Никогда нельзя лгать в присутствии собаки.
Это он уже сказал в машине прошлой ночью и сейчас снова повторил:
— Потому что я хочу найти цель в жизни.
— И вы считаете, что сможете это сделать, помогая ей?
— Да.
— Каким образом?
— Я не знаю.
Собака пропала из вида — она поползла сзади скамейки.
Рози сказала:
— Вам кажется, что она — часть той жизни, которую вы ищете? Но что, если это не так?
Он начал разглядывать людей, катавшихся на роликах. Они удалялись, как призрачные образцы, созданные из паутинок, которые под дуновением ветра скользили все дальше от них.
Наконец он ответил:
— Хуже того, что сейчас, не будет.
— А ей?
— Я не хочу от нее ничего, что она не захочет мне дать.
Рози помолчала, а потом сказала:
— Вы — странный человек, Спенсер.
— Я знаю.
— Очень странный, вы такой же необычный, как Валери?
— Я? Нет.
— Ей нужен необыкновенный человек.
— Я не таков.
За их спиной слышались тихие звуки, Спенсер знал, что собака ползла на брюхе под скамейкой, потом под столиком, пытаясь поближе подползти к женщине, чтобы лучше обнюхать ее и решить, опасна она или нет.
— Тогда, во вторник вечером, она долго разговаривала с вами, — сказала Рози.
Он ничего ей не ответил. Пусть она сама составит свое мнение о нем.
— Я видела, пару раз… вы ее рассмешили… — Он все еще ждал. — Хорошо, — сказала Рози. — С тех пор как позвонил мистер Ли, я пыталась вспомнить что-нибудь, что могло бы вам помочь найти Вал. Но я помню весьма мало. Мы понравились друг другу и сразу сошлись довольно близко. Но обычно мы разговаривали о работе, фильмах и книгах, о том, что передавали в новостях. Мы говорили о настоящем, а не о прошлом.