Пьетро не верил своим ушам.

— Доктор Джербер, вы еще на связи?

— Да… — выдавил из себя психолог: ему было трудно дышать. Сам не зная почему, он был уверен, что на этом история не кончается.

— Через несколько часов полиция добралась до Ханны. Когда агенты вошли в дом, чтобы арестовать ее, они нашли там лопату и маленький деревянный сундучок.

Джербер вдруг почувствовал неодолимую слабость, боялся, что мобильник вот-вот выскользнет у него из руки. Прислонился к стене, согнулся, объятый дрожью, ожидая услышать худшее.

— На суде это не было доказано, но полиция подозревала, что Ханна Холл намеревалась похоронить младенца живым.

7 июля

День, навсегда перевернувший жизнь Пьетро Джербера, начинался с ясной зари. Летнее небо во Флоренции сияет розовым светом, но, опускаясь на крыши домов, становится янтарным, особенно по утрам.

Закончив обучение, на первые заработки детского психолога Пьетро сразу снял квартирку на улице Каноника. Она располагалась под самой крышей старого здания без лифта, и чтобы добраться туда, нужно было подняться по ступенькам добрых восемь пролетов. Назвать это квартирой было бы слишком смело. В самом деле в наличии имелась одна комнатка, где едва помещалась полутораспальная кровать. За отсутствием шкафа одежда висела на веревке, протянутой под потолком. Был там кухонный уголок и туалет за ширмой: если гость оставался на ночь, они с хозяином справляли нужду по очереди, пережидая на лестничной площадке.

Но этот уголок предоставлял Джерберу полную независимость. Не то чтобы ему не нравилось жить в одном доме с отцом, но он считал, что к тридцати годам важно иметь собственное жилище и нести бремя таких мелких тягот, как оплата коммунальных услуг и расходы на питание.

Другое преимущество заключалось в том, что, покорив очередную даму, не нужно было тратиться на отель — теснота в этом смысле даже способствовала успеху. Ибо от одной вещи Пьетро никогда не смог бы отказаться: женщины были его великой страстью.

Все они признавали, что молодой Джербер — красавец. Он благодарил Бога за то, что не унаследовал нос своего отца и его безобразно оттопыренные уши. В Пьетро девушкам больше всего нравилась улыбка: «чарующая», по их словам. Все благодаря трем ямочкам, которые, что характерно, располагались несимметрично.

В отличие от многих ровесников, Пьетро и в голову не приходила мысль завести семью. Он не представлял, как можно прожить всю жизнь с одной женщиной, и не имел ни малейшего намерения зачинать детей. Детей он любил, иначе не выбрал бы ту же профессию, что и его отец. Он находил их неотразимо сложными, а потому более интересными, чем взрослые. И тем не менее совершенно не видел себя в роли достойного родителя.

В то июльское утро Пьетро Джербер проснулся без двадцати семь. Лучи солнца, проникавшие сквозь жалюзи, мягко скользили по обнаженной спине прелестной Британи, словно золотой покров, подчеркивая идеальную линию плеч. Пьетро повернулся на бок, чтобы насладиться неповторимой картиной: красавица, спящая на животе рядом с ним. Длинные каштановые волосы все же позволяли разглядеть стройную шею; руки были сложены под подушкой в жесте танцующей Венеры; прикрывавшая ее до пояса простыня обрисовывала точеные ягодицы.

Они познакомились накануне и нынче вечером должны были попрощаться перед тем, как она улетит на самолете обратно в Канаду. Но Пьетро решил сделать последние часы ее пребывания во Флоренции незабываемыми.

Он подготовил небольшую, но безукоризненную программу.

Он поведет девушку полакомиться пирожными в кафе Джилли, потом приобрести одеколон и косметические кремы в Officina Profumo-Farmaceutica, старинной аптеке рядом с церковью Санта-Мария Новелла. Выбор безошибочный: девушки по таким товарам с ума сходили. Потом — особенная экскурсия, включающая тайные места, как правило не обозначенные в путеводителях, которая завершится поездкой на «альфа-ромео» в Форте-деи-Марми, где они отведают спагетти по-версилийски в ресторане «Лоренцо». Но, дожидаясь, пока его юная подруга проснется, Пьетро задумался о своем отце, от которого и унаследовал страсть к достопримечательностям.

Синьор Балу страстно любил свой город.

Как только позволяло время, он с наслаждением бродил по улицам, снова и снова открывая для себя виды, ароматы и людей Флоренции. Все его знали, все с ним здоровались. Запоминающийся тип: тощий, в неизменном «Burberry» и в широкополой шляпе от дождя, даже когда светило солнце. Летом он носил просторные бермуды и рубашки в цветочек, а еще ужасные кожаные сандалии. Невозможно было его не заметить. Перед тем как выйти из дому, он набивал карманы разноцветными круглыми леденцами и карамельками «Роксана», которые потом раздавал всем подряд, взрослым и детям.

Когда Пьетро был маленьким, отец брал его за руку и водил по городу, показывая места, которые затем вошли в репертуар диковинок, предназначенных для того, чтобы вызывать изумление у девушек. Например, лицо, вырезанное на стене Палаццо Веккьо: по слухам, то был профиль приговоренного к смерти, изображенный самим Микеланджело, который случайно оказался там, когда преступника вели на казнь. Или автопортрет Бенвенуто Челлини, спрятанный на затылке «Персея», который можно разглядеть, только выходя с Лоджии Ланци и глядя на статую сзади. НЛО на картине пятнадцатого века, изображающей Мадонну. Или ряд старинных детских портретов в Коридоре Вазари.

Но из всех достопримечательных странностей с самого детства Пьетро Джербера больше всего поражало «колесо подкидышей», установленное в пятнадцатом веке с внешней стороны Воспитательного дома. Оно представляло собой вращающийся цилиндр, подобие колыбели. Родители, не имевшие средств, чтобы содержать появившегося на свет ребенка, клали младенца в это устройство, потом дергали за веревочку, привязанную к колокольчику, звон которого слышали монахини, обитавшие внутри. Цилиндр поворачивали и забирали новорожденного, так ему не приходилось слишком долго находиться под открытым небом. Изобретение прежде всего позволяло тем, кто оставлял ребенка, сохранять анонимность. В последующие дни детей выставляли на всеобщее обозрение[5]: вдруг какой-нибудь благотворитель возьмет на себя заботы о ребенке или родители одумаются и заберут его к себе.

На девушек Пьетро эта история производила глубокое впечатление. Пьетро это было на руку: растрогав очередную подругу, он уже ни минуты не сомневался, что затащит ее в постель. Он не слишком доверял чувствам и даже не трудился это скрывать. Сам не умея влюбляться, не верил в любовь женщины. Может быть, потому, что не мог опереться на детские воспоминания: его отец слишком рано овдовел.

Синьор Балу старался изо всех сил. Отрешившись от неизмеримой боли, взялся в одиночку растить ребенка, которому едва исполнилось два года и который впоследствии не сохранил никаких воспоминаний о матери.

До поступления в начальную школу Пьетро никогда о ней не спрашивал и не страдал от ее отсутствия. Как мог он грустить о женщине, которой не знал. Его мама — красивая синьора, представленная на фотографиях из старого альбома в кожаном переплете, вот и все.