Но когда ему было семь-восемь лет, что-то время от времени прорывалось.

В тот период он забрасывал отца вопросами: хотел знать все. Какой у нее был голос, какое она любила мороженое, когда научилась ездить на велосипеде и как звали куклу, которая у нее была в детстве. К сожалению, отец не всегда знал ответ и часто был вынужден импровизировать. Но со временем любознательность Пьетро совершенно исчерпала себя, безо всякой на то причины. Он больше не задал ни одного вопроса, и в редких случаях, когда всплывала эта тема, разговор замирал после нескольких ничего не значащих реплик. Правда, каждый раз отец с нажимом произносил одну и ту же фразу:

— Твоя мать безумно тебя хотела.

Будто это служило оправданием жене, которая умерла через двадцать один месяц после рождения ребенка.

Долгое время Пьетро не видел синьора Балу вместе с какой-либо женщиной. И никогда не задавался вопросом, почему так. Но когда ему почти исполнилось девять лет, кое-что произошло. Однажды в воскресенье отец повел его поесть мороженого в кафе «Виволи», заведение с богатой историей. Прогулка как прогулка, во время которой в очередной раз прозвучал рассказ о том, что такой замороженный десерт придумали во Флоренции, при дворе Медичи. Потом, когда они сидели за столиком снаружи, к ним подошла грациозная синьорина, и отец представил ее как свою «подругу». Юный Пьетро сразу почувствовал, что эта встреча неслучайна, как эти двое пытались ему показать. Наоборот, она была заранее задумана ради какой-то цели. Какой именно, Пьетро знать не хотел. И чтобы ясно дать это понять, не прикоснулся к шарикам вишневого и шоколадного мороженого. В ярости, на какую только дети способны, наблюдал, как мороженое тает перед их немыми взорами. У него никогда не было матери, и он не хотел никакой замены. Больше он никогда не видел эту синьорину.

Много лет спустя июльским утром гибкое тело прелестной Британи задвигалось под простыней, предвещая скорое пробуждение. Она повернулась к Пьетро, открыла зеленые глаза и одарила его сверкающей улыбкой.

— Здравствуй, прекрасная дочь восточной Канады, добро пожаловать в сладостное флорентийское утро, — торжественно произнес Пьетро, легонько хлопнув ее по ягодицам и одарив беглым поцелуем в губы. — Я приготовил для тебя уйму сюрпризов.

— Правда? — развеселилась девушка.

— Хочу сделать так, чтобы забыть меня было невозможно: будь уверена, через пятьдесят лет ты станешь рассказывать обо мне своим внучатам.

Девушка потянулась к нему, прошептала на ухо:

— Докажи мне это.

Тогда и Пьетро скользнул под простыню.

Британи приняла его: откинула голову назад, закрыла глаза.

В этот момент завибрировал телефон. Проклиная того, кто звонит в столь неподходящий момент, Пьетро высунулся наружу и ответил незнакомому абоненту.

— Синьор Джербер? — раздался холодный женский голос.

— Да, с кем я говорю?

— Больница Кареджи, отделение кардиологии: убедительно просим срочно приехать сюда.

Слова складывались в его голове и вновь рассыпались, но смысла их Пьетро не постигал.

— Что случилось? — выдавил он из себя, видя, как его панический страх отражается на лице Британи.

— Речь идет о вашем отце.

Неизвестно, почему плохие новости обладают властью все остальное наделять комическими и гротескными чертами. В тот момент нежная Британи с ее пухлыми губами и мягкой грудью показалась ему нелепой. А сам он — донельзя смешным.

Добравшись до больницы, он бросился в отделение интенсивной терапии.

Весть быстро распространилась среди родни: в зале ожидания он встретил дядьев и кузена Ишио. Пришли и знакомые отца, узнать, как он себя чувствует. Синьор Балу пользовался огромной популярностью, многие были к нему привязаны.

Пьетро обвел глазами собравшихся, и все взгляды устремились на него. Его вдруг охватил безрассудный страх, что на нем еще сохранился отчетливый запах Британи, он себя почувствовал легкомысленным и до ужаса неуместным. В момент, когда внезапно отказало сердце человека, который его взрастил, он был с девушкой. Ни в одном из устремленных на него взглядов не было ни тени обвинения, но Пьетро все равно сознавал свой грех.

Судья Бальди подошла к нему, положила руку на плечо:

— Ты должен быть сильным, Пьетро.

Старая подруга готовила его к тому, что все в этой комнате уже знали. Оглядывая собравшихся, Пьетро заметил знакомое лицо, хотя видел его всего один раз, в девятилетнем возрасте. В уголке сидела женщина, которую отец пытался представить ему как-то воскресным днем и которую он отверг вместе с порцией мороженого. Она тихо плакала, избегая его взгляда. Тут Пьетро понял то, чего раньше никогда не понимал: отец вовсе не был безутешным вдовцом, он отказывался создать новую семью не потому, что все еще любил женщину, ушедшую навсегда.

Отец это делал ради него.

Будто плотина прорвалась у него внутри, и нестерпимые угрызения переполнили душу. К нему подошла медсестра. Пьетро подумал, что она собирается спросить, желает ли он попрощаться с отцом: ведь так, кажется, принято? Он уже собирался ответить «нет», настолько невыносимой была мысль о том, что отец по его вине был лишен возможности снова обрести счастье.

Но медсестра сказала:

— Он хочет видеть вас. Пожалуйста, пойдемте, иначе он не успокоится.

Его заставили облачиться в зеленый халат, потом ввели в палату, где его отец лежал, подсоединенный к аппаратам, которые все еще поддерживали в нем едва теплящуюся жизнь. Кислородная маска закрывала лицо, оставляя на виду только глаза, превратившиеся в две щелочки. Но он был в сознании, поскольку узнал Пьетро, едва тот переступил порог. Сразу заволновался.

— Папа, успокойся, я здесь, — проговорил Пьетро, утешая его.

Собрав свои слабые силы, отец поднял руку и пошевелил пальцами, приглашая его подойти поближе.

— папа, тебе нельзя утомляться, — сказал он, подходя к изголовью.

Что еще сказать, даже не знал. Любые слова оказались бы ложью. Подумал, что будет правильно сказать отцу, как сильно он любит его, и нагнулся ниже.

Синьор Балу опередил его, что-то пробормотал, но маска помешала Пьетро расслышать. Он придвинулся еще ближе, и отец с усилием повторил сказанное.

Откровение тяжелым камнем легло на сердце молодого Джербера.

Не веря своим ушам, потрясенный, Пьетро отстранился от умирающего отца. Он и вообразить не мог, что тот выберет именно такой момент, чтобы доверить столь ужасную тайну. Это ему показалось нелепым, неуважительным. Это ему показалось жестоким.

Он сделал несколько неуверенных шагов назад, к двери. Но не он отступал, а удалялась кровать, на которой лежал отец. Словно лодка, плывущая по течению. Будто последним желанием отца было увеличить между ними расстояние. Наконец-то освободиться.