чёрно-белое фото. Это я так решил. На снимке мужчина, моё сходство с которым очень заметно. Оно сразу бросалось в глаза. Но больше я ничего не знал. И сколько бы в детстве я ни просил тётю Иру рассказать мне об этом человеке, она никогда ничего не говорила, кроме того, что у него нет ничего святого. Всегда называла его циничным, безнравственным и распущенным типом. Так себе характеристика. Может, именно поэтому я перестал настаивать на подробностях.

И вот сейчас я вижу те же глаза, что и на том маленьком фото. Только зачем этот человек пришёл спустя столько лет, мне не понятно. Особенно сейчас. Когда у меня нет возможности высказать ему всё то, что так хотелось сказать, когда мне было пять, семь, десять лет. А потом я просто о нём забыл, потому что он стал совершенно не нужен. И вот спустя тридцать лет этот мужик решил появиться. Зачем?

Некоторое время мы смотрим друг на друга. Он опешив, а я… Не могу сказать, что я чувствую. У меня нет никаких чувств к этому человеку, и никогда не было. Я любил тётю Иру и дядю Антона, заменивших мне родителей.

– Алекс…сей ? – дрогнувшим голосом спрашивает он.

Когда-то нас так и звали: два Алекса. Ведь начало в именах Александр и Алексей совпадает. Только Сашки уже давно нет.

И, наверное, даже хорошо, что я не могу говорить, потому что ничего хорошего сейчас из нашего разговора не получится.

– Значит, это правда… – Его слова сбивают меня с толку.

Как и то, что написано в коротком письме, которое я прочитал на несколько раз. Я легко узнал каллиграфический почерк тёти Иры. Она работала в школе учителем начальных классов, и постоянно гоняла нас с Сашкой за каракули в тетрадях, частенько наказывая уроками чистописания вместо улицы. И сейчас, читая эти строки, я словно слышу родной, почти позабытый голос:

«Здравствуй, Серёжа.

Наверное, это большая ошибка писать тебе. Я даже не уверена, что когда-нибудь решусь отправить это письмо. Ведь правильнее было бы сохранить мой позор в тайне, а не доверять его бумаге. Но мне нужно высказаться. Хотя бы так. Я хочу, чтобы ты знал: у тебя растёт сын. Александр. Сегодня ему исполняется ровно два года. То что он твой, нет никакого сомнения, ведь до свадьбы ты был у меня первым и единственным мужчиной.

О своей беременности я узнала буквально накануне своей свадьбы и хотела расторгнуть её, но Антон списал мою истерику на предсвадебный синдром. Я плохо помню день нашего бракосочетания. Я всё ждала и одновременно боялась, когда ты появишься. Но ты так и не появился. Боялась, но всё равно ждала. И только потом я узнала, что ты уехал. Сбежал, как самый последний трус. С одной стороны я была благодарна тебе за это, а с другой, мне так хотелось сказать тебе правду. Что бы ты сделал, зная, что у тебя должен родиться ребёнок? Так же исчез или же поступил по-другому?

Теперь это неважно. Я переболела тобой. К счастью, мой сын совершенно не похож на тебя. У него такие же русые волосы, как у моего мужа. Твой брат очень любит мальчика и считает его своим.

Но есть ещё кое-что. Точнее – кто. Мой племянник. Его зовут Алексей. Он младше Алекса ровно на девять месяцев. Так вот он – точная твоя копия. Глядя на них, мне кажется, что мальчиков подменили, если бы не их разница в возрасте. Неужели у тебя хватает мужества появляться в России только для того, чтобы раз в год оставлять здесь ребёнка? Сколько их у тебя? Кем нужно быть, чтобы переспать ещё и с моей сестрой? Оля никогда не называла имя отца своего сына. Шутила, что не помнит даже лица. Но я не слепая и не дура.

Зачем я это всё пишу? Я не знаю. Но будь уверен, что тебя это ни к чему не обязывает. А мне стало намного легче…»

На этом письмо обрывается, словно не дописано. Но оно полностью опровергает слова тёти Иры о моём отце. Значит, она не знала точно, кто он. Тогда чьё фото сжимала в руке перед смертью? И кто этот мужчина?

Я пододвигаю к себе планшет, и пишу два слова: «Кто вы?»

Надя стоит в сторонке, обнимая себя руками.

– Меня зовут Серж. В моём свидетельстве о рождении стоит запись: Долгин Сергей Владимирович. Я родился и вырос в России. – Он замолкает, а потом показывает на пожелтевший от времени лист, лежащий раскрытым на столе. – Ирина ошибалась, когда считала, что я был близок с её сестрой. После своего отъезда я ни разу не возвращался в Россию… И только сейчас, когда нашёл это письмо, приехал, чтобы сказать ей об этом. Но я не знал, что её тоже нет. После смерти брата, я перестал поддерживать связь с Россией. Совсем. Родителей давно забрал к себе, а с Антоном мы практически не общались. Ирина вышла за него замуж, а я не хотел разрушать их семью. Так как прекрасно знал, что не сдержусь, если снова увижу её.

Он поднимает на меня свои глаза.

– Я долго думал обо всём этом и не знаю, как объяснить наше сходство. Но оно бесспорно. Единственное объяснение, которое приходит мне в голову, невозможно. Антон слишком любил свою жену, чтобы ей изменять, а других вариантов у меня нет.

Глава 18

На кухне повисает тишина. За время, проведённое в одиночестве, я научился различать её оттенки. Даже тишина бывает разной. Одна проходит, впуская в себя жизнь, а после другой остаётся пустота.

Видимо, я так и не узнаю имени человека, давшего мне жизнь. Почему моя мать не могла сказать этого даже своей сестре?

– Я был на кладбище, где похоронены мой брат, Ирина и… получается, мой сын, – нарушает затянувшееся молчание Серж. Его голос звучит глухо, словно слова даются с трудом. Я представить не могу, чтобы чувствовал, если бы увидел могилу своего ребёнка. – И заметил некоторые несоответствия. В письме Ирина упоминает, что Алексу исполнилось два года. Значит, она писала в день его рождения, но дата на штампе показывает, что Алексу на тот момент уже должно быть четыре. Печать почти стёрлась, но год можно разглядеть. Дату отправки практически не видно, а вот штамп нашей почты сохранился немного лучше.

Он показывает на обратную сторону конверта. Всё