— По крайней мере здесь его не укачает, — подбодрил Майкл Шарлотту, на что та лишь кивнула, продолжая стоять в обнимку со свернутым в рулон спальным мешком и понуро глазеть на лаз в снегу. Уловив ее настрой, Майкл добавил: — Даже не думай о том, чтобы вернуться в лагерь. Это небезопасно.

Она посмотрела на Майкла таким взглядом, словно тот прочитал ее мысли и раскусил хитрый замысел.

— Теперь можете залезать, — раздался глухой крик Лоусона.

— Увидимся утром, — сказал Майкл.

Он встал на карачки, пропихнул в отверстие лаза спальный мешок и полез внутрь.

Тоннель был коротким, но неимоверно тесным. Лоусон, как и Майкл, был ростом больше шести футов, зато в плечах парень был не шире поливочного шланга. Ну что ему стоило сделать проход чуть просторнее, думал Майкл, протискиваясь вперед. Чтобы хоть как-то продвигаться, приходилось отталкиваться мысами сапог от снега и, опираясь локтями о землю, делать верхней частью тела небольшие рывки вперед. По пути он, кажется, обстучал головой каждый дюйм потолка прохода. Клаустрофобией Майкл не страдал, но если она и могла когда-то развиться, то именно сейчас — его тело со всех сторон обступал снег, губы покрывала мокрая бахрома инея, а спальный мешок, который он толкал перед собой, заслонял почти весь свет от фонарика Лоусона. Когда Майкл наконец достиг конца тоннеля, он испытал огромное облегчение.

Лоусон втянул внутрь мешок, расчищая дорогу, а потом и самого Майкла.

— Самое замечательное, что не нужен холодильник.

Высота потолка составляла всего несколько футов, но стены — толстые и успевшие покрыться блестящей корочкой льда от выдыхаемого пара — оставляли довольно много свободного пространства, так что если бы Майкл сунул ноги в тоннель, то вполне мог бы развернуть спальный мешок на всю длину. Пол иглу Лоусон устлал специальным теплоизоляционным материалом.

Что Майкла поразило сильнее всего, так это освещение. Фонарь светил прямо вверх и отбрасывал по сторонам мягкие мерцающие отсветы; казалось, стены сами собой светятся матовым бело-голубым огнем.

— Ночью сверху начнет немного капать, — сообщил Лоусон, влезая в спальный мешок. — Особенно вокруг отдушины. Это не страшно, но я бы посоветовал отвернуть водозащитный полог на спальном мешке и прикрыть им лицо.

Лоусон лег на спину и накинул на голову водонепроницаемый полог.

— Вот так, — продемонстрировал он.

Майкл развязал спальный мешок и, несколько раз стукнувшись о потолок головой, раскатал его на всю длину. Затем снял сапоги, оставшись только в кожаных ноговицах поверх шерстяных носков, снял парку и, по примеру Лоусона, скрутил ее в подушку. Самым сложным оказалось влезть в мешок, будучи одетым, как капуста. Он дюйм за дюймом погружался в спальный мешок, пока наконец ноги не уперлись в дно. В ограниченном пространстве снежного домика Майкл явственно ощущал запах собственного пота, и приятного в этом было мало. Журналист положил голову на свернутую парку и уставился в сводчатый потолок, размышляя о том, не может ли вся конструкция в любую минуту обрушиться. Однако вместо ледяных блоков с потолка сорвалась одна-единственная, правда, крупная, капля воды и шлепнулась ему на щетинистый подбородок. В последние дни Майкл почти не брился, рассчитывая, что в ситуациях, подобных этой, растительность на лице может стать дополнительной защитой от холода. Он стер каплю тыльной стороной перчатки и накинул на голову водонепроницаемый полог спального мешка.

— Ну что, отбой? — пробубнил Лоусон.

— Отбой, — отозвался Майкл и потянулся к стоящему между ними фонарю.

Нащупав его, он выключил свет. Сияющий снежный купол вмиг погас, воцарилась кромешная тьма, и стало тихо, как в могиле. Именно это сравнение невольно пришло Майклу на ум.

21 июня, 1854, 01.15

Элеонор Эймс приняли на работу в госпиталь для малоимущих дам, что располагался в доме номер два по Харли-стрит, меньше года назад, однако мисс Найтингейл успела проникнуться к ней таким доверием, что поручала и ночные дежурства. Элеонор была благодарна и горда тем, что на нее возложена серьезная ответственность. По правде говоря, атмосфера, царящая в ночные часы в стенах госпиталя, была несколько спокойнее, нежели в дневные. Ее обязанности носили больше успокоительный характер: состояние пациентов, недуги которых и в дневное-то время причиняли несчастным массу страданий, по ночам лишь ухудшалось, словно с наступлением темноты в них просыпались демоны. И задачей Элеонор было обуздание этих демонов.

Она уже навестила мисс Бэйллет, гувернантку, потерявшую работу после случившегося припадка, и мисс Свонн, модистку, которая страдала от сильной лихорадки совершенно необъяснимого происхождения. Оставшуюся часть ночи Элеонор наводила порядок в аптеке и лишь изредка заглядывала в палаты — убедиться, что с пациентами все нормально. Глава клиники мисс Найтингейл недвусмысленно дала понять, что в учреждении следует поддерживать безупречную чистоту и порядок. Она требовала регулярно проветривать палаты, особенно по ночам, утверждая, что больным необходим свежий воздух (насколько это вообще возможно в Лондоне); она также распорядилась, чтобы постели больных перестилали ежедневно, перевязки осуществляли исключительно чистыми бинтами, а на завтрак, обед и ужин подавали только качественно приготовленную пищу. Многие к идеям мисс Найтингейл относились со скепсисом — даже врачи, работающие в клинике, считали такой подход бессмысленным, хотя и безвредным. Элеонор, однако, прониклась методикой Найтингейл и гордилась тем, что состоит в числе молодых женщин — в свои девятнадцать она была едва ли не самой молодой медсестрой, — которые удостоились чести стать частью образовательной программы больницы.

Запирая аптеку на замок (в основном это приходилось делать из-за наличия здесь большого количества настойки опия, которая использовалась как снотворное для некоторой категории больных), она глянула на свое отражение в стекле шкафа. Темные волосы, обычно туго сколотые под белым чепцом, немного растрепались; пришлось задержаться на минутку и привести их в порядок. Если мисс Найтингейл вдруг спустится из своей комнаты на верхнем этаже и увидит, что ночная сиделка выглядит неопрятно, она, мягко говоря, не обрадуется. При всем ее чутком отношении к пациентам, мисс Найтингейл при необходимости могла устроить и серьезную выволочку.

Элеонор потушила газовую лампу и вышла в коридор. Направляясь к лестнице, чтобы подняться в солярий и навести там порядок, — мисс Найтингейл свято верила в целительные свойства солнечного света, — она случайно бросила взгляд в сторону входной двери и сквозь стекло заметила карету, остановившуюся прямо напротив главной лестницы. Присмотревшись внимательнее, она увидела, что из кареты выбрались три человека и, как ни странно, стали подниматься по ступенькам. Неужели они не знают, что посещение больных разрешено только в послеобеденное время?

Не успела Элеонор подскочить к двери, чтобы предвосхитить звонок — ей не хотелось понапрасну беспокоить пациентов, — как раздалось звяканье колокольчика, а спустя миг — громкие удары кулаков по двери. Через стекло внутрь всматривалась чья-то физиономия с пышными бакенбардами.