посвящает Екатерину в сложные государственные вопросы. Обладая ясным умом, трезвым взглядом и точной памятью, Екатерина без труда принимает участие в таких беседах. Иногда даже метким замечанием она помогает государю найти правильное решение.

«Видел я ее не раз на больших придворных балах: стройная, худая, вся усыпанная бриллиантами, с прическою в мелких завитках, она показывалась как бы нехотя, была любезна, говорила умные речи, всматривалась пристально и проницательным взглядом, скорее, недоговаривала, чем говорила – можно было подумать, что она хочет сказать: “Я с вами говорю потому, что это принято, что это – долг, до вас мне нет никакого дела”» (С. Д. Шереметев).

В отношениях между отцом и старшим сыном появилась угрожающая трещина: Александр II вдруг увидел, что его добродушный сын неуступчив. На стороне императора были его братья, на стороне Александра – его братья.

С. Ю. Витте сожалел, что Долгорукая не погибла в железнодорожной катастрофе: «Начальник станции Одессы, не дожидаясь моего поезда, пустил другой, который шел раньше того, на котором я должен был везти Долгорукую, и таким образом, въезжая на станцию, мы еле-еле не столкнулись с этим поездом. Сколько раз после я думал: ну, а если бы наш поезд меньше даже чем на одну минуту опоздал бы? Ведь тогда произошло бы крушение, и от вагона, в котором ехала Долгорукая, остались бы одни щепки, и какое бы это имело влияние на будущую судьбу России, не исключая, может быть, и 1 марта?»

Отвлекаясь от проблем, цесаревич играл в оркестре, состав которого увеличился до двадцати восьми человек. Собирались в Адмиралтействе, в зале музея, и репетировали едва не до ночи. «Вечером у Минни играли в 16 рук на фортепьянах, а я отправился в музыкальное собрание».

Супруги приобрели коллекцию разорившегося предпринимателя В. А. Кокорева, в которой были полотна Брюллова, Боровиковского, Бруни, Клодта и других русских художников. Желая поддержать передвижников морально и материально, заказали им ряд картин.

В январе 1873-го умер в изгнании Наполеон III. В Зимнем дворце был лицемерно объявлен двухнедельный траур, но готовились к встрече германского императора. Генералам было приказано переменить красные штаны на любые другие, поскольку красные заимствованы были у французской армии. Столице придали вид немецкого города, чтобы великий Вильгельм как бы и не выезжал из Пруссии. Перемена генеральских штанов, замена головного убора солдат прусскими касками, прусские флаги на домах и проч. – все должно содействовать этому. Не было конца разговорам и толкам о предстоящей встрече. Шли беспрерывные сборы и репетиции войск. Александр II готовился поднести императору саблю, украшенную бриллиантами.

Цесаревич устал от постоянного «фон». Воскликнул радостно, увидев генерал-майора Козлова: «Ну, наконец-то!» И сразу завоевал огромную популярность среди армейского офицерства, изнывавшего от засилия немцев.

Россия явственно приближалась к социально-политическому кризису. Ширились студенческие беспорядки, поступали тревожные сведения о революционных террористических группах, готовящих покушения на императора и членов его семьи.

В разгар подготовки к визиту славного Вильгельма, цесаревич получил письмо Ф. М. Достоевского, которое во многом было созвучно его мыслям. Федор Михайлович писал, что своих врагов правительство само создает себе своими ошибками. Он редактировал журнал «Гражданин», откликавшийся на все волнующие общество вопросы внутренней и внешней политики. Помощником его был Константин Петрович Победоносцев – оба глубоко преданные Александру.

Германский император прибыл в Петербург 15 апреля. Город имел такой праздничный вид, какого не бывало в самые знаменательнейшие дни народных торжеств. Дома украсились германскими флагами и коврами, всё было с иголочки, улицы превращены в цветники, мчались как сумасшедшие экипажи с прусскими генералами и офицерами. И толпы восторженных, восхищенных обывателей, которым никто не сумеет внушить, что существует достоинство.

На Дворцовой площади оркестр из 2300 музыкантов встретил Вильгельма гимном «На страже Рейна». Кайзер и царь обнялись и заплакали. (После разлуки царь записал: «Я так к нему привязался, что без него я одинок»).

25 апреля газета «Голос» опубликовала статью о процессе между титулярным советником Анучиным и графом Адлербергом – тем самым, который «сосватал» Долгорукую государю и занимался с ней денежными махинациями. Анучин был прав, но Сенат решил дело в пользу Адлерберга. «Замечательно! – высказывались даже в высших кругах. – Полное неуважение к закону тех самых людей, которые призваны охранять закон».

Из дневника А. В. Никитенко:

«“Вестник Европы” получил предостережение за статью “Переделка судебных уставов”. Вот и благодетельные наши реформы! Суды уже подорваны; земские учреждения давно в параличе, а печать чуть не в худшем состоянии, чем была в николаевское время. Испугались реформ те самые, которые их произвели. Они ожидали, что из реформ возникнет сообразная с их желаниями жизнь; что нравы тотчас изменятся к лучшему, промышленность и земледелие процветут, богатство потечет по всей стране рекою. Все эти золотые сны не оправдались. Главная задача реформ совсем не в том состоит, чтобы насладиться благами, элементы которых в них заключаются, а в том, чтобы сделать эти блага возможными.

Что касается администрации, ее надобно разделить на высшую и низшую. В первой господствует одно стремление – добиться выгодного положения, богатого содержания и расширения произвола своего до беспредельности. И таков общий разврат, что человек, называвшийся порядочным и даже довольно как будто способным, лишь только очутится на дороге повышения, делается совсем иным.

Низшая администрация думает об одном – о приобретении денег и чинов во что бы то ни стало – и тоже злоупотребляет, как может, тою долею власти и влияния, каких успела добиться. И между всеми ними есть люди честные, нравственные и способные. Но опять-таки, общая безнравственность так велика, что редко кому приходит в голову действовать по совести, по закону и по внушению долга.

Правительство наше раздает ничего не стоящие ему награды. Такого обилия наград, как в последние пятнадцать лет, Россия никогда не видала. Для чего это? Есть ли какой-нибудь человеческий смысл в том, например, что чиновник, если он не обокрал казну, не убил или не сделал другого подобного преступления, непременно должен получать награду? Иные люди с заслугами – так и хотелось бы их уважать, но когда увидишь, как непомерно они себя ценят до полной утраты способности видеть что-нибудь, кроме себя самих, то немедленно прячешь свое уважение подальше. И между тем, у нас не перестают восхищаться великими благодеяниями, излитыми в последнее время на народ. Впрочем, жаловаться и роптать на это не следует: всякий народ бывает управляем так, как он заслуживает».

Авантюрист Адлерберг был министром двора, император ему поручал пополнение банковских счетов Долгорукой, которая завела собственный салон, и когда императрица уезжала, была некоронованной государыней. «Я впервые услышала ее