унылыми потоками дождя. Улицы раньше обычного опустели. В полночь безмолвие нарушал лишь неуютный стук дождевых капель.

Я устроился поудобнее, насколько это было возможно. Зажег две свечи вместо одной. В постель ложиться не стал, приготовившись к вылазке со свечой в руке. Ибо исполнился решимости увидеть существо – если оно вообще бывает видимым, – которое нарушало ночную тишину особняка. Нервозный, охваченный страхом, я тщетно пытался отвлечься книгой. Затем принялся ходить взад-вперед по комнате, насвистывая то воинственную, то веселую мелодию и все время прислушиваясь – не раздадутся ли те ужасные звуки. Потом сел и уставился на квадратную этикетку торжественной и сдержанной на вид черной бутылки. В конце концов «Лучшее старое солодовое виски от „Flanagan & Co“» превратилось в некий приглушенный аккомпанемент к фантастическим и ужасным домыслам, теснившимся в моем мозгу.

Тишина тем временем становилась все пронзительнее, а тьма – все непроницаемее. Я тщетно прислушивался, надеясь уловить скрип колес экипажа или еще какой-нибудь глухой отдаленный шум на улице. Но там гулял лишь усиливающийся ветер, который последовал за грозой, прошедшей над дублинскими крышами. В центре большого города я начал чувствовать себя один на один с природой и неизвестностью. Мое мужество иссякало. Однако пунш, который некоторых превращает в зверей, из меня снова сделал человека. И как раз вовремя, чтобы позволить услышать с терпеливым спокойствием и твердостью, как шероховатые и дряблые босые ноги снова спускаются по лестнице.

Я взял свечу и не без дрожи пошел в холл, сумбурно пытаясь прочитать молитву, но потом остановился, чтобы прислушаться, и так и не закончил ее. Шаги продолжались. Признаюсь, несколько секунд я колебался у двери, прежде чем набрался смелости открыть ее. А когда выглянул, вестибюль оказался совершенно пуст – на лестнице не наблюдалось никакого призрака. Ненавистный звук прекратился, и я успокоился настолько, что рискнул приблизиться к перилам почти вплотную. Ужас из ужасов! – на ступеньку ниже того места, где я стоял, с шумом наступил кто-то тяжелый, хотя и почти невидимый. Мой взгляд уловил что-то движущееся размером с ногу Голиафа – серое, тяжелое, оно мертвым грузом перескакивало с одной ступени на другую. Это была самая чудовищная серая крыса, которую я когда-либо видел в своей жизни.

Шекспир говорил: «Один не любит поросячьей морды; другой при виде кошки прямо сходит с ума». Я чуть не сошел с ума при виде этой крысы! Потому что – можете смеяться надо мной – она уставилась на меня с совершенно человеческим выражением злобы на морде. И когда она посмотрела мне в лицо, я мог бы поклясться, что увидел – абсолютно уверен в этом! – адский взгляд и проклятое выражение моего старого друга на портрете.

Я снова ворвался в свою комнату с чувством неописуемого отвращения и ужаса и запер дверь, как будто за мной гнался лев. Будь проклята она или он, будь проклят портрет и его оригинал! Я чувствовал в глубине души, что крыса – да, крыса, КРЫСА, только что встреченная мной, – была тем злым замаскированным существом, которое бродило по дому в адской ночной забаве.

Рано утром я уже шагал по грязным улицам города. Среди прочих дел отправил Тому настойчивое письмо с просьбой вернуться. Однако придя домой, нашел записку от отсутствующего кузена, в которой сообщалось, что он приедет на следующий день. Я ликовал – потому что мне удалось-таки найти нам новое жилье. И еще потому, что смена обстановки и возвращение товарища особенно радовали меня после одновременно смешного и ужасного приключения прошлой ночи.

Ночь я провел на импровизированном спальном месте в нашем новом жилище на Диггес-стрит. А к завтраку вернулся в особняк с привидениями, будучи уверен, что Том сразу же по прибытии в город направится туда.

И не ошибся – он пришел. И почти первым делом спросил о смене нашего места жительства.

– Слава богу, – отозвался Том с искренним облегчением, услышав, что все устроено. – От одной мысли, что мы отсюда съезжаем, я в восторге. Уверяю, никакие земные соображения не смогли бы заставить меня снова провести ночь в этом ужасном старом доме.

– К черту этот дом! – воскликнул я с неподдельной смесью страха и отвращения. – У нас не было ни одного приятного часа с тех пор, как мы здесь поселились.

Я рассказал ему о своем приключении с гигантской серой крысой.

– Ну, если бы дело было только в этом, – протянул кузен нарочито легкомысленным тоном, – не думаю, что меня бы это сильно напугало.

– Да, но ее глаза… ее морда… лицо! Мой дорогой Том! – настаивал я. – Если бы ты видел это, ты бы понял: та крыса может быть чем угодно, но только не тем, чем кажется.

– По-моему, лучшим экзорцистом в таком случае был бы здоровенный кот, – ответил брат с вызывающим смешком.

– Но мне хотелось бы услышать о твоем приключении! – едко возразил я.

Уловив в моих словах вызов, Том беспокойно огляделся вокруг. Ему явно неприятно было об этом вспоминать.

– Ты услышишь это, Дик, я расскажу, – наконец согласился он. – Но уж простите, сэр, я чувствую себя довольно странно, рассказывая это здесь, пусть даже и днем, когда призраки спят.

Хотя он произнес это как шутку, думаю, они имел определенный расчет. Служанка Геба стояла в углу комнаты, складывая в корзину осколки от дельфийского чайного и обеденного сервизов. Вскоре она остановилась и стала прислушиваться к нашему разговору с широко открытым ртом и глазами. О своем приключении Том рассказал примерно так:

– Я видел это три раза, Дик – три отчетливых раза – и совершенно уверен, что это причинило мне какой-то адский вред. Я был в опасности – в крайней опасности! И если бы не сбежал так быстро, наверняка потерял бы рассудок. Слава богу, что сбежал! В первую ночь этого отвратительного действа я лежал на неуклюжей старой кровати, приняв удобную позу для сна. Мне неприятно вспоминать об этом. Я погасил свечу и лежал очень тихо, но не спал. Мои мысли, хоть и беспокойные, текли в веселом и приятном русле. Думаю, было по меньшей мере два часа, когда послышался звук в той мерзкой темной нише в дальнем конце спальни. Словно кто-то медленно тащил кусок шнура по полу, поднимая его и опуская обратно, а потом закручивая его в витки. Пару раз я садился в постели, но ничего не мог разглядеть, и поэтому решил, что это мыши скребутся под обшивкой стены. Я не испытывал ничего особенного, разве что любопытство, и уже через несколько минут перестал прислушиваться. Ни малейшего намека