class="p1">В итоге двоюродный дедушка был-таки погребен со всеми подобающими церемониями, его история за этом заканчивается. Но с белой кошкой не покончено до сих пор. Ни одна банши[10] никогда не была так привязана к чьей-либо семье, как эта зловещая вестница к моей. Но есть одно отличие. Банши вроде бы испытывает нежное сочувствие к скорбящей семье, в то время как у этого существа, подозреваю, есть злой умысел. Это враждебный вестник смерти. И то, что он принимает облик кошки – самого безжалостного и, как говорят, самого мстительного из животных, – свидетельствует о недоброй цели.

Моему деду белая кошка явилась похожим образом, как и моему отцу. И хотя в то время он казался вполне здоровым, вскоре за ним пришла смерть.

И за день до того, как мой дядя Тейг был убит из собственного ружья, кошка явилась ему вечером, в сумерках, в поле у озера. У того самого, где я встретил женщину, шагающую по воде, как я вам уже говорил. Дядя у озера тогда чистил ствол ружья. Трава там короткая, и рядом нет никакого укрытия. Он не знал, откуда появилась кошка, но внезапно увидел ее рядом с собой в сумерках, сердито бьющую хвостом и сверкающую зелеными глазами. И что бы дядя ни делал, она продолжала ходить вокруг него, описывая то большие, то маленькие круги. И только когда Тейг добрался до сада, она исчезла.

Моя несчастная тетя Пег – она вышла замуж за одного из О'Брайанов, недалеко от Оолы… Она приехала в Драмганниол, чтобы пойти на похороны двоюродного брата. И сама тоже умерла, бедная женщина, всего через месяц. Возвращаясь с поминок в два или три часа ночи, переходя дорогу, ведущую на ферму Драмганниол, моя тетя увидела идущую рядом белую кошку. В любую минуту готовая упасть в обморок, тетя еле добралась до дома. Там кошка взобралась на растущее неподалеку дерево и отстала от нее.

И мой младший брат Джим тоже встретил эту кошку – всего за три недели до своей смерти. Каждый член нашей семьи, который умирает или заболевает смертельной болезнью в Драмганниоле, обязательно видит перед смертью белую кошку. Никто из нас после такой встречи долго не живет».

Отчет о странных беспорядках на улице Аунгиер

Эту историю не стоило бы доверять бумаге. Хотя меня часто просят ее повторить, обычно – в кругу здравомыслящих и жизнерадостных лиц в тепле у камина зимним вечером после хорошего ужина. Снаружи завывает холодный ветер, а внутри тепло и уютно. Тогда эта история воспринимается спокойно – но это неподходящая обстановка. Поступить же так, как вы от меня хотите, еще более рискованно. Перо, чернила и бумага – слишком хладнокровные средства изложения для загадочных сюжетов. Читатель же – определенно более критичное существо, чем слушатель. Если, однако, вы сможете убедить своих друзей прочесть этот рассказ после наступления темноты, когда разговор у камина как бы невзначай переходит к захватывающим историям о всевозможных ужасах… короче говоря, если вы обеспечите мне mollia tempora fandi[11], я выполню вашу просьбу и изложу все на бумаге с более спокойным сердцем. Теперь, объяснив мои условия, не буду больше тратить слова, а просто поведаю вам, как все произошло.

Мы с двоюродным братом Томом Ладлоу вместе изучали медицину. Думаю, он преуспел бы, если бы остался в этой профессии. Однако он предпочел церковь и рано умер, бедняга, став жертвой инфекции, которую подхватил, исполняя свои благородные обязанности. Для моей сегодняшней истории важно рассказать о его характере. Он был степенным, но искренним и веселым человеком, очень точным в соблюдении дисциплины и совершенно не похожим на меня, человека возбудимого и обладающего взрывным темпераментом.

Мой дядя Ладлоу – отец Тома, – пока мы учились, купил три или четыре старых дома на Онжер-стрит, один из которых все еще оставался не занят. Сам дядя жил в деревне, и Том предложил мне поселиться вместе с ним в пустующем доме. Это позволяло нам достигнуть двойной цели: жить ближе к лекционным залам и к развлечениям, а также освободиться от еженедельной платы за аренду жилья.

Вещей мы имели немного, так что собраться нам было не сложнее, чем покинуть бивуак. Таким образом, едва наметив план, мы тут же привели его в действие. Переднюю комнату мы сделали гостиной. Я занял спальню над ней, а Том – заднюю спальню на том же этаже, в которой, надо сказать, меня ничто не могло заставить поселиться.

Начнем с того, что дом был очень старым. Полагаю, его обновили и отремонтировали лет пятьдесят назад, и с тех пор в нем все оставалось без изменений. Агент, купивший его для моего дяди, изучил историю постройки. Он рассказал, что дом продали вместе с множеством конфискованных вещей в Чичестер-хаусе, кажется, в 1702 году. А принадлежал он сэру Томасу Хэкету, который был лордом-мэром Дублина во времена Якова II. О возрасте его в те времена ничего не могу сказать, но лорд, во всяком случае, повидал многое за свою жизнь. Вероятно, поэтому его притягивала таинственная и печальная атмосфера, присущая большинству старых особняков.

В плане модернизации в доме сделали очень мало. Возможно, это и к лучшему. Ведь сами его стены и потолки, форма дверей и окон, странное диагональное расположение дымоходов, балки и массивные карнизы свидетельствовали о давно ушедших временах. Не говоря уже об исключительно прочной деревянной отделке, от перил до оконных рам. Они безнадежно не поддавались обновлению и выдавали бы свою древность под любым мыслимым количеством краски и лака.

Хотя на самом деле кое-какие усилия предыдущие владельцы предприняли, пытаясь осовременить здание, – вплоть до оклейки гостиных обоями. Но эти обои выглядели сырыми и неухоженными.

Наша единственная служанка – дама пятидесяти двух лет – приходила на рассвете и целомудренно удалялась, как только в гостиной все оказывалось приготовлено к чаю. Ее мать – старушка, которая держала маленькую грязную лавку в переулке, – вспоминала, что когда-то здесь проживал старый судья Хоррокс. Он собирал у себя хорошую компанию, развлекая ее отличной олениной и редким старым портвейном. Судья заработал репутацию «поставщика для виселиц». Но и сам закончил жизнь, повесившись – как присяжные и коронер потом установили, «в порыве временного помешательства» – на детской скакалке, перекинутой через массивные старые перила.

В те безмятежные дни гостиные были обиты позолоченной кожей. И, полагаю, тогда эти просторные комнаты действительно хорошо смотрелись.

Стены обеих спален покрывала обшивка из деревянных панелей. Однако передняя спальня не выглядела угрюмой: